Тихий гром. Книга третья

— Что с ним случилось, с этим вашим товарищем? — спросила старушка почти таким же голосом, как у господина в пенсне, только заметно дрожащим. — Он, кажется, был здоров, когда я проходила умываться.

— Контуженый он, — нехотя отозвался Василий.

— А что это такое — контуженый? — не унималась досужая бабка. — Это не одно и то же, что раненый?

— Немец прикладом его по лбу вдарил во время рукопашной, — пришлось пояснить Василию. — Вот с тех пор и случается с им такое.

— Но ведь так и мозги могли вылететь наружу!

— Могли, да вот уцелели поколь. Только, видать, перепутались малость…

— Ах, как это жестоко! Ах, как это жестоко! — закудахтала старуха. — Это что же, и вам приходилось убивать живых людей?

— Приходилось, — выдавил сквозь зубы солдат.

— А вы, что же, так и будете ехать до Оренбурга?

— Да нет, не боитесь вы! — начал сердиться Василий, когда она выдала главное свое беспокойство. — Счас вот в Троицке и высажусь.

— А его? — испуганно округлила бабка глаза, указывая спицами на Григория.

— Да уж вам не оставлю, возьму и его непременно.

Такой оборот дела, видимо, вполне удовлетворил и успокоил старушку, и вопросов больше она не задавала. А Василий с нетерпением ждал Троицка и предусмотрительно не надевал шинель, чтобы не закрывать награды. Папаху в мешок уложил, надел фуражку. В дальней дороге не раз убедился он в неотразимой силе серебряного креста и медали: надежнее всяких слов срабатывают они в разговоре с начальством.

Поезд еще не остановился полностью, а Василий, соскочив с подножки, почти бегом устремился к начальнику станции. Хлопоты, как он и предвидел, с помощью власти начальника станции и его телефона сразу пошли успешно, и через четверть часа к вагону подъехала карета с красным крестом. Григорий так и не очнулся, когда санитары выносили его на носилках из вагона.

Василий проводил товарища до железнодорожной больницы, ответил на все вопросы доктора и сказал, что ежедневно будет заходить туда, пока больной не очнется. Взяв шинель на руку и закинув за спину обе котомки — свою и Григорьеву, — он двинулся в город.

Еще на станции заметил он, что все заборы, стены зданий, столбы заклеены объявлениями, воззваниями, обращениями, печатными телеграммами, длинными списками кандидатов в городскую Думу — от мещан; от группы домовладельцев; от мусульманской группы; от социалистического блока при Совете солдатских, казачьих и рабочих депутатов; от трудовой демократической группы центрального казачьего комитета и украинской громады; от жителей Амура…

У Василия в глазах зарябило: ну и народилось же тут всяких партий и групп, как грибов после дождичка. А может, они и раньше были, да не знал о том солдат. Листовки клеили друг на друга, но во многих местах красовались обветшалые, старые, и списки эти были уже пожелтевшие.

От больницы двинулся он через тот самый Амур, от жителей которого тоже выдвигались кандидаты в городскую Думу. Ноги несли его все быстрей и быстрей, тяжести котомок не чувствовал, грязи под ногами не видел, в лица встречных не вглядывался. Все эти наклейки на заборах не хотел больше видеть. На том конце Гимназической улицы ждала его Катя!

И все-таки, пройдя мост через Увельку и перевалив небольшой пустырь, увидел на заборе «Резолюцию» и не смог миновать, не прочитав ее. Остановился.

«Резолюция, принятая Общим Собранием Совета Солдатских, Казачьих и Рабочих депутатов 28 марта 1917 г. в Троицке, — читал он, удивляясь, что Совет такой уже действует. Солдаты, казаки и рабочие есть в нем, а про крестьян что-то нигде и не поминают. — Принимая во внимание критическое положение России в борьбе с внешним врагом, стремящимся воспользоваться для своих ударов на фронте переходным временем внутреннего переустройства нашей Родины, и сознавая, что без победы над Германией и ея союзниками не будет ни русской свободы, ни спокойной жизни в России, ни экономического ея процветания, Собрание депутатов, призывает армию к поддержанию сознательной дисциплины в рядах войск, к тщательной боевой подготовке, к осмотрительному пользованию отпусками…»

— Э-э, — подсвистнул Василий, — да кто ж в том Совете сидит, коли говорят они словами нашего генерала?