Алексей ухмыльнулся в бороду и тронул вожжой коня. Тот прибавил шагу. И тут какой-то необузданный порыв лихости вдруг обуял парня. Ведь все предприятие, на какое он идет, рассчитано на самую дерзкую дерзость. А чего стоит весь этот маскарад, если отворачиваться от каждого встречного и дрожать перед ним! От таких мыслей почувствовал он себя хозяином улицы. Приосанился, гикнул, ходок запрыгал на колдобинах.
Однако перед выездом в улицу, выходящую концом на пустырь, притормозил: а вдруг Иван еще не вышел на условленное место? С опаской вывернул из-за глухого забора, всмотрелся: дальше последнего дома по левой обочине идет человек. Иван это. Ходит он немного сутулясь, большими шагами и на каждом шагу вроде бы чуть-чуть запинается, не заканчивая его.
Минуты не понадобилось, чтобы догнать товарища. На пустыре, сколько хватает глаз, — ни души. Иван, как только запрыгнул в ходок, натянул поверх своего светлый поношенный пиджак, положил в карман замок и после того накинул на лицо маску.
— Ну как, сойдет? — толкнул он в бок друга.
— Усы выправь из-под маски, — заметил Алексей. — Минут на пятнадцать — двадцать сойдет, а там и роли твоей конец.
Не доехав до заветной дверцы саженей с десяток, Алексей развернул подводу в сторону города и поставил ее поближе к кирпичному забору. Взяли большущий кулек с яблоками, икону и зашагали к окошечку.
— Ты не суйся к окошку, сбоку пока держись, — предупредил Алексей. — Один я передавать стану. — Он занес руку и, помедлив секунду, стукнул в дверцу.
Как бы ни был отважен человек, как бы и сколько бы ни готовил он себя к решающей минуте, за которой стоят жизнь и судьбы его товарищей, — независимо от воли в груди надрывно начинает гукать сердце. Но высокая цель и само дело не позволяют прислушиваться к бешеному гуканью и этим облегчают участь подвижника.
Окошко распахнулось. В проеме показалось рыжеватое лицо часового. Он выдернул из-под опаленных усов толстый окурок и, показав редкие, круглые, как пеньки, коричневые зубы, выпустил дым в лицо Алексея.
— Чего тебе?
— С Антоном бы Русаковым повидаться мне, может, в остатный разок, — подделываясь под серого мужика, плаксиво молвил Алексей. — Передачку бы отдать… Уезжаю я нонче.
— То уезжают, то приезжают, — заворчал часовой, разгибаясь и отходя от оконца.
Отстукала долгая минута, пока вышел Антон и с ним — надзиратель.
— Горемыка ты наш, — заскулил Алексей. — Уезжаю я, может, не свидимся боле… Прими вот передачку… От всей души.
Он сунул кулек в окошко острым концом, но голова его застряла и явно не могла пролезть в проем. Вертели так и этак — не проходит.
— Тьфу ты, сиволапый! — выругался надзиратель. — Да ты отклади ему хоть в подол рубахи, он и пролезет, куль твой.
— Вот спасибо тебе, добрый человек! — обрадовался посетитель, а у самого много мыслей опасливых промелькнуло в один миг. — Надоумил ты нас.
Алексей начал подавать большие румяные яблоки по одному. А надзиратель, поглядев на это неторопливое занятие, сказал караульному служаке:
— Ты, Тимофей, догляди тут, а я отлучусь на момент.
Алексей, быстро убавив яблок, — штуки три на землю упало, — просунул кулек и шепнул Ивану:
— Не прошел первый номер, давай второй, — а в окошко снова запел жалобно: — Иконка вот тут ему на благословение передана…
Но большая икона никак не шла в проем. И тут уж ничего не убавишь.
— Не приму я у тебя такую передачу, и все тута! — запротестовал страж.
— Да как же не примешь-то? — взмолился посетитель. — Она ведь, икона-то, в церкви освященная и ему предназначена. Куда же я с ей теперь? Может, она его и спасет.
За дверью загремели ключи. К Алексею подошел Иван.
Вот он твой миг, Антон Русаков! Может, единственный в жизни миг. Сами рухнули все запоры, разверзлись глухие тюремные двери. До воли — один шаг. Там друзья твои, хотя и неведомые, но спаянные одним духом.
Так что же ты стоишь как истукан, в обнимку с яблоками? Чего ты еще ждешь? Сейчас вернется надзиратель, и все усложнится во множество раз!
Внутри у Алексея кипела буря. Вот-вот все сорвется. А часовой сбоку тянулся за иконой. Выставив ее вперед и подавая стражнику, другой рукой Алексей рванул узника на себя, так что тот вылетел за дверь и растянулся на потрескавшейся земле. Покатились яблоки.
Дверь захлопнули, но часовой с умноженной испугом силой навалился изнутри. Накладка не попадала на петлю, срывалась от нажима. На дверь давили в два плеча Иван и Алексей. Иван силился всунуть в петлю дужку замка, но это никак не получалось.
— К подводе! — Алексей бешено сверкал глазами на поднявшегося Антона и все еще не пришедшего в себя. — Переодевайся!
А дверь содрогалась, накладка прыгала… Вдруг давление изнутри ослабло. Но не успел Иван защелкнуть замок — сверху, из окошка, сверкнул блестящий штык. Правда, вреда он сделать не успел: Алексей отшиб его рукой. Защелкнулся наконец замок. Скорей к подводе!