Тихий русский

Отпив из бокала немного превосходного французского вина изатянувшись сигаретой, Венера приняла эффектную театральную позу и, обращаясь кэкрану «голубого спрута», с выражением пропела своим бархатистым, чрезвычайно сексапильным и волнующим голоском:

И платок, что ты дала,

Мне носить неловко.

Что за чёрт, почему?

Стану чистить тем платком

Я в полку винтовку!

Венера Фёдоровна допила необычайно вкусное вино, лихо шваркнула бокал богемского стекла об пол, мстительно вырубила гундосо-гугнивый лицемерный «фонарь для идиотов» и зашлась в приступе безумного смеха.

* * *

Если бы эту историю услышал ныне покойный Квинт Септимий Флоренс, более известный под «погонялом» Тертуллиан, он, надо полагать, спревеликим удовольствием повторил бы во весь голос своё ставшее крылатым изречение:

– Верю, потому что это абсурдно.

Как говаривал любитель брюквенного самогона отец Кабани водной из повестей братьев Стругацких:

– А кто не верит, тот дурак!

* * *

– Эх, Геныч, Геныч!

Вольдемар Хабловский перевернул последнюю страницу рукописи последнего Генкиного романа. Геныч закончил свой лувсепок незадолго до “timetosaygoodbye” – до того, как пришла пора прощаться. Как обычно, он отправил увесистый бумажный «кирпич» безотказному добряку Вольдемару с тем, чтобы Володенька совершил очередной «психоделический анабазис» по московским книгоиздательствам. По традиции Вольдемар сначала читал свежую бредятину приятеля сам, а потом уже предлагал «провинциальное чтиво» издателям, в прямом смысле слова наезжая на них с увесистым бумажным «кирпичом» в руке.

Хабловский не спускался в преисподнюю московского метрополитена уже вторую неделю – сидел на больничном. Поскользнулся на залитом машинным маслом полу эскалаторной и в кровь разбил голову – ту самую очень хорошую голову, которая, как безконца повторяла его мордвинка-мать, «досталась дураку». Он потерял сознание, а когда очнулся, почувствовал, что валяется в луже крови. Мобильника при нём не оказалось, голосовые связки от удара подсели, руки и ноги неслушались – на помощь позвать он не мог. Лишь часа через два появился сменщик, который и отволок Вольдемара в медпункт – метро хорошо только в мюзикле. Сегодня едва не отдавший «обтирочные концы» работник эскалаторной службы московского метрополитена наслаждался редко выпадающей возможностью побыть дома одному.

– Эх, Геныч, Геныч! – ещё раз с сокрушённым вздохом повторил Вольдемар, тяжело поднимаясь с расшатанного стула.