Тихий сон смерти

Айзенменгер сам не один год проработал патологоанатомом, поэтому отлично знал особенности работы врачей этой весьма узкой специализации. Их можно считать последним звеном в длинной цепи защиты врачей от обвинений в преступной небрежности, злоупотреблениях и даже убийствах. Не кто иной, как патологоанатомы, сообщают клиницистам, что именно те сделали неверно, предупреждая тем самым повторение подобных ошибок в будущем; они помогают отслеживать закономерности развития заболеваний, с тем чтобы власти проявляли больше внимания к домам престарелых, где пожилые люди слишком часто получают переломы бедер или просто ушибы, которые оказываются для них смертельными; именно патологоанатомы поднимают тревогу, когда полиция находит труп человека, умершего в собственной квартире, казалось бы, совершенно естественной смертью, но, как выясняется при более тщательном осмотре, со скрытой черепно-мозговой травмой неизвестного происхождения. Если Хартман скрывал что-либо в деле Миллисент Суит, так это замалчивание, как хорошо знал Айзенменгер, могло стоить жизни многим другим людям. Поэтому он просто обязан был докопаться до правды, не позволяя этому пышущему яростью индюку изображать благородное негодование.

– Что вы здесь разнюхиваете?

Не так Айзенменгер планировал начать разговор. Собираясь к Хартману, он был настроен на спокойную, чуть ли не дружескую беседу двух коллег, в ходе которой рассчитывал дать Хартману шанс самому объяснить случившееся. Однако тон, которым заговорил Хартман, сделал подобную беседу невозможной.

– Вы подделали результаты вскрытия Миллисент Суит. – Айзенменгер взял инициативу в свои руки.

Хартман открыл рот, чтобы что-то возразить, но глаза его выдали. Они слегка расширились, и Айзенменгер увидел в них тщательно скрываемый смертельный страх. Пауза получилась хотя и короткой, но весьма красноречивой. Спустя несколько мгновений Хартман произнес:

– Чушь собачья! Ничего подобного я не делал.

Будь оно на самом деле так, вполне хватило бы короткого односложного ответа, но столь витиеватая фраза прозвучала не слишком убедительно.

– Слайды и стеклышки, которые, как вы утверждаете, относятся к аутопсии Миллисент Суит, взяты из материалов другого вскрытия.

– Не понимаю, о чем вы говорите! – Хартман затряс головой и прошествовал вглубь кабинета, держа перед собой портфель и прикрываясь им, словно щитом. Он все еще продолжал разыгрывать оскорбленную невинность. Спустя несколько секунд он уже занял оборонительную позицию за столом.

– Девушка умерла не от лимфомы Буркитта. Причиной ее смерти стал множественный рак.

– А вы докажите!

Этим восклицанием Хартман, по сути, выдал себя с головой. Говорить больше было не о чем. Айзенменгер встал и, размышляя над тем, стоит ли поднимать вопрос о тридцати тысячах фунтов, произнес:

– Единственное, чего я никак не могу понять, так это зачем вам все это понадобилось. Что заставило вас скрывать истинную причину смерти девушки? – Задумавшись, он сдвинул брови. Теперь доктор говорил тише, будто рассуждая сам с собой: – Не похоже, что она умерла насильственной смертью. Множественный рак вещь необычная, но это не причина утаивать правду. Наоборот, нужно было звонить во все колокола…

– Она умерла от лимфомы Буркитта…

Хартман походил сейчас на посетителя бара, который непрерывно повторяет заказ у стойки, но на него упорно не обращают внимания. Айзенменгер пристально посмотрел на него и устало произнес:

– Совершенно очевидно, что она умерла не от Буркитта. Образцы тканей были подменены. И еще Белинда. Не забывайте, она присутствовала при вскрытии.

– Но она всего лишь ординатор! – возразил Хартман. – Что она понимает?

Айзенменгер вздохнул:

– Нет, коллега, она патологоанатом, причем такой, каким вам уже никогда не стать.

С полсекунды Хартман выглядел так, будто готов был вот-вот взорваться. Его лицо исказила злобная гримаса, однако она мелькнула и тут же исчезла, как падающая звезда на летнем небе, которую замечаешь уголком глаза. Он шумно выдохнул и весь словно обмяк, затем последовала все та же жалкая фраза.

– Докажите, – беспомощно повторил он.

Айзенменгер пожал плечами:

– Очень хорошо.

Он поворачивался нарочито медленно, когда Хартман спросил:

– Что вы имеете в виду?

Не увидеть в его вопросе признаков паники было невозможно.

Подходя к двери, Айзенменгер бросил через плечо:

– Я докажу. Проведу анализ ДНК на образцах с лимфомой Буркитта и на свежей ткани, взятой во время вскрытия. Я докажу, что это не те образцы.

Он уже стоял в дверях, когда Хартман прохрипел:

– Но те образцы уничтожены…

Его слова заставили Айзенменгера обернуться. Он поднял брови, покачал головой и тихо сказал:

– Не все, Марк.

Мгновение они смотрели друг на друга, но это мгновение показалось Хартману вечностью. И тут Хартман внезапно разрыдался.