Тихий сон смерти

Суит был рабочим-строителем. Холодные ветры выдубили его кожу, солнечные лучи опалили губы, а тяжелая физическая работа сделала сильным, твердым и спокойным. Жена его умерла пять лет назад. «Отравление крови, – коротко сообщил он. – Укусила собака». И хотя он был скуп на проявления чувств, было ясно, что смерть дочери для него – это словно вторая серия кошмарного кинофильма, в который превратилась после смерти жены его жизнь, вторая и последняя из самых больших бед, которые только могли с ним приключиться. Принимая это во внимание, становилось понятным, почему последовавшую за смертью дочери утрату ее тела Рэймонд Суит воспринял как еще один вызов недоброй и коварной судьбы.

Возможно, он прав, подумал Айзенменгер. Решительность, с которой мистер Суит добивался поставленной цели, придавала ему черты непоколебимого борца за справедливость.

Рэймонд Суит упорно не желал отрывать взгляд от своих коленей.

– Милли была напугана, – пробормотал он. – Вы не представляете себе, как она боялась.

Прежде чем задать ему очередной вопрос, Айзенменгер посмотрел на Елену.

– Откуда вы знаете, мистер Суит, что ваша дочь боялась? Я имею в виду, она сама говорила об этом?

Суит по-прежнему смотрел вниз, упершись взглядом в кожаные заплаты на вельветовых брюках.

– Да, когда заболела. Она все время повторяла, что умрет.

– Когда она заболела? – переспросил Айзенменгер. – Насколько я знаю, она умерла в своей квартире. Вы хотите сказать, что она умерла в вашем доме?

Доктор взглянул на Елену, но, прежде чем она успела что-то сказать, заговорил Рэймонд Суит. Голос его неожиданно стал мягким и спокойным, словно отражая всплывшие в его сознании нежные воспоминания.

– Нет, Милли умерла у себя. Я не видел ее после того, как она уехала от меня, это было месяцев пять назад.

– Тогда я вас не понимаю…

– Она звонила мне. За день до…

Он осекся – может быть, стараясь что-то вспомнить, может быть, просто пытаясь собраться с силами. Пауза затягивалась, и стало ясно, что он в мельчайших подробностях помнит все, что связано с его дочерью. Наконец, откашлявшись, он прошептал:

– Милли позвонила мне и сказала, что плохо себя чувствует. Вот тогда я и услышал, что она боится умереть.

Айзенменгер сразу подумал: «Пустая трата времени. У нее был грипп. Чувствовала себя гадко, вот и ляпнула, что обычно говорят в таких случаях».

Суит уже не пытался скрывать слез. Айзенменгер чувствовал, что разбередил еще совсем свежую рану, что, задавая этому человеку вопросы и наблюдая его страдания, он совершает кощунство.

– Но, может быть, она так сказала… Ну знаете, просто такое выражение, мистер Суит. – Айзенменгер с трудом подбирал слова, стараясь высказаться как можно деликатнее. – Может быть, она просто так сказала, потому что ее замучил грипп. Почему вы так уверены, что она действительно боялась умереть? Это же просто слова, всякий может это сказать, особенно во время болезни.

Но Рэймонд Суит стоял на своем:

– Она имела в виду именно это. Милли знала, что умрет.

– От рака?

Кивок, и больше ничего. Айзенменгер бросил беспомощный взгляд на Елену, но та широко раскрытыми глазами смотрела на своего клиента, словно пытаясь разглядеть на его лице хотя бы частицу истины, которую они с Айзенменгером тщетно стремились отыскать в его словах. Какое-то время все трое молчали, потом Елена спросила:

– Почему вы вините во всем «Пел-Эбштейн»?

– Она работала там.

Даже простое упоминание этой компании в устах Суита звучало как обвинение, и произнес он его с такой уверенностью, что, окажись на месте Елены и Айзенменгера какой-нибудь газетчик, он бы ни на секунду в этом не усомнился.

– Но это еще ни о чем не говорит, – настаивала Елена. – Должно же быть что-то особенное, что заставило вас обвинить их в смерти дочери.

Суиту никак не удавалось облечь свою мысль в слова. Для него связь преждевременной смерти Миллисент с ее работой в «Пел-Эбштейн» была неоспоримым фактом, не требовавшим доказательств. Он вновь потупился и наконец, словно оторвавшись от запылившегося архива, страницы которого все это время перелистывал в памяти, произнес:

– Когда она приехала домой после пожара, то была страшно напугана. Тогда она сказала, что умрет.

– Когда это произошло, мистер Суит?

– Около двух лет назад.

– Какого рода работу она выполняла в «Пел-Эбштейн»?

– Исследования. – Последнее слово он произнес с налетом гордости, даже слегка приосанившись.

Это было уже кое-что, и Айзенменгер заинтересовался:

– Вы не знаете, что это были за исследования?

Этого отец Милли не знал. Исследования, и все.

– Милли не упоминала о Протее?

Нет, слова «Протей» Рэймонд Суит от дочери не слышал.

Айзенменгер сдался, и Елена, оторвавшись от записей, которые она вела на протяжении всего разговора, спросила:

– Вы не знаете, в какой лаборатории она работала?

– Она работала на острове в Шотландии.

Но на каком именно острове, в какой лаборатории, Рэймонд Суит не знал – либо Миллисент не говорила об этом отцу, либо название просто выпало у него из памяти.

– Что она рассказывала вам о пожаре?