Тихое вторжение

И понесся как только мог быстро. Вот она, справа, гадина! Три метра до нее! Из-под травы как будто фонарики светят и разными цветами переливаются. Очень мило. А в голове у меня нарастает тяжесть. Не боль, нет, именно тяжесть. И сердце выбивает барабанную дробь.

По широкой дуге мы обошли «болотные огоньки». Их и видно-то было одно мгновение, не больше. Пролетели стометровку так, что будь у нас прямо по курсу «живой факел», и его бы не заметили.

Если кто не понял, ребята, я побывал у группы отмычкой. Гробанулся бы я, остальные успели бы затормозить… Но такова, по большому счету, работа у проводника научной группы. Если, конечно, он нормальный человек и правильно понимает свою работу.

Проскочили!

Встали рядом с домом 12 по проспекту Вернадского. Супер-пуперсовременная высотка с какими-то пристроечками, но от пристроечек остались рожки да ножки. Кого-то здесь пытались убить или спасти с вертолета, били НУРСами, раскатали строения в хлам.

Откуда я знаю, парни, что именно с вертолета, а не как-нибудь еще? да потому что вот он, вертолет. Лежит в маленьком скверике перед домом, словно карась со вспоротым брюхом. Черный, мертвый. И понять невозможно, что именно убило его.

Толстый яростно пыхтит. Стрелок он что надо, а вот легкая атлетика – не по нему. Габариты у него не для легкой атлетики. Степан стоит, улыбается, мол, ничтяк, командир, со мной проблем нет. А вот Нине плохо. Она лежит на тротуаре, обхватив голову руками, и громко стонет. Терех хлопочет около нее.

– Таблетки… таблетки же… – бормочет Нина.

– Где? – спрашивает Терех.

– В вещмешке… Как больно… До чего же больно…

Аномалия зацепила ее сильнее других.

Скоро Нина перестала стонать, уселась на асфальте и начала раскачиваться из стороны в сторону, безмысленно глядя перед собой.

– Прошлый раз… я ведь только на десять минут… на самой окраине Зоны… а тут… а тут…

Слезы текут по ее щекам.

Терех, убедившись, что помирать бедная девушка не собирается, спрашивает у меня:

– Хоть вы понимаете, что за ерунда у нас с детекторами? Вам такое встречалось?

Я молча показываю ему свой. Экран у детектора почернел. Главная функция полетела. Функция слежения полетела. Функция связи тоже полетела. Теперь это просто кирпич нестандартных габаритов.

Терех достает свой. То же самое.

– Всем! Вынуть детекторы, проверить функционирование.

Еще три кирпича. У Толстого работают связь и слежение. Но это они чисто теоретически работают. А практически нам нет от них никакой пользы. Потому что на большей части Зоны что-то их блокирует. И попытка Толстого выйти на связь с большой землей четко показывает: здесь и сейчас всё блокировано вглухую.

– Можете выбросить. Все, кроме Толстого.

Объясняю Тереху:

– Какая ерунда? Да очень простая. Мы чего опасаемся от аномалий? Что они нас поломают, порвут и сжуют. Но у нас и мысли нет, что аномалия может добраться до наших приборов. Они, вроде как, надежнее нас, крепче, по науке сработаны. Ан нет, встречаются такие аномалии, которые сначала сводят с ума и убивают наши железки, а уж потом берутся за нас.

Он лишь устало качает головой в ответ.

– Святая молекула… Сколько съемки, сколько драгоценной съемки – и всё коту под хвост.

У меня другая забота. Хреново: ослепли мы. Вернее сказать, окривели на один глаз.

– А это вот, что за петрушка? – спрашивает Толстый.

– Где?

– Да вон там, Тим. Поблескивает… штучка.

Показывает рукой. Вот это глаз у человека! Точно посверкивает какая-то финтифлюшка на той самой лужайке, которую мы минуту назад обегали по кривой. На той, где проявились «болотные огни». И… очень приятная, очень полезная эта финтифлюшка.

– Эта блестинка – на пять штук евро. А может, и все десять. Или даже на пятнадцать, если очень повезет. Называется «железное мыло».

Толстый удивленно поджимает губы.

– Как же достать-то ее оттуда?

– В смысле? Как аномалию разрядить?

– Вроде того.

Вот тоже мне еще, второй стопарик от чекушки! Откуда они берутся на мою голову – Тощий, Тощий номер два.

Пожимаю плечами:

– Не знаю, как. Да и не за этим мы здесь.

Толстый делает медленные жевательные движения, словно нижняя челюсть приучена к технике, стимулирующей мыслительный процесс. Прикидывает Толстый, наверное, чем бы вытащить вещицу издалека. Рейку метров на двадцать из ближайшего дерева скоренько выстругать. Или как-нибудь магнитиком. Кстати, где тут ближайший удобный магнитик? И точно ли «железное мыло» к нему притянется? Оно ведь только по названию «железное». Сейчас он начнет приставать, нельзя ли чуток задержаться, сейчас он…

– Понятно, – произносит Толстый и отворачивается от хабаринки.

Знал бы ты, друг, как же ты меня сейчас порадовал!

Мы идем по тротуару проспекта Вернадского. До «Университета» отсюда без малого два кэмэ.

За спиной у нас никто уже не стреляет. То ли доблестные мародеры удрали от «стены огня», то ли не удрали… При втором исходе у них сейчас вряд ли есть возможность опустошить рожок-другой.