Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)

сам это прекрасно знаешь. А если принять, что Любовь тоже есть Бог, то вот и смотри, что из этого следует. Не

совру. И не перебивай меня больше, потому что скоро моей истории выйдет уже полный конец.

А дело в том, что Митя еще лежал в больнице, когда Маше понадобилось зайти в контору, в фабрично-заводской комитет по вопросу оплаты его листка о нетрудоспособности. Там ей все быстро оформили, что нужно, но она почему-то замешкалась, и с ней ласково заговорила случайно оказавшаяся там сама Светлана Аристарховна Лизобой.

- Ну что, девонька, плохо дело? - напрямик спросила она.

Маша и расплакалась.

— Ну, ну, чего хныкать-то? Слезами горю не поможешь, - нарочито грубенько сказала Светлана Аристарховна и проводила ее в свой кабинет, где она, работая главным бухгалтером, одновременно исполняла еще и общественную обязанность председателя женсовета этого предприятия.

— Нуте-с, так что у нас там случилось? - опять обратилась она к Маше.

И та, глянув в ее участливые глаза, вдруг, сама того не ведая, взяла да и рассказала ей буквально все.

Светлана Аристарховна нервно закурила папиросу "Беломорканал".

- Черт, а ведь так я примерно и думала, - вырвалось у нее. - Мне про тебя уже разное нехорошее шептать ста

ли, но я тебе верила. Эх вы, молодежь, молодежь! Ну что бы вам раньше в коллектив за помощью не прийти!

Маша потупилась.

— Эх вы, молодежь, молодежь! - еще раз повторила Светлана Аристарховна. После чего вынула из письменного стола какую-то официальную бланк-бумажку и сказала, весело поблескивая ставшими вдруг озорными глубокими синими глазами старой работницы-ткачихи:

— Это - направление. Поедете вместе в Ленинград.

Там есть один знаменитый профессор. - Она назвала фамилию. - И он вам непременно поможет. Поняла?

— Поняла. Да стыдно-то как! - прошептала Маша, спрятав лицо в ладони.

Но Светлана Аристарховна смущенное ее лицо из этих ладоней высвободила, ласково ее обняла, и, кажется, они даже там и всплакнули обе немножко, Светлана Аристарховна Лизобой и Маша Пырсикова, в разгар рабочего дня в кабинете главного бухгалтера, исполняющего одновременно и общественную обязанность председателя женсовета этого предприятия. Важную обязанность!

Вот так они и оказались в этом призрачном городе на Неве, который, ведя существование от Петра Великого, весь нынче одет в гранит, мрамор и бронзу. По туманным ленинградским улицам пробраться к светиле действительно оказалось не так уж и просто. Но бумажка со множеством печатей и подписей взяла свое, и в назначенное время профессор принял их в своем высоком просторном кабинете "фонарем", где уютно горел сливочный свет, а за зелеными плотными шторами узенько виднелась какая-то ленинградская вода, и плыл маленький пароходик, и маленький матрос, перегнувшись через поручни, ожесточенно плевал в эту воду. Им в кабинете очень понравилось.

А вот профессор им совершенно не понравился. Это был какого-то совершенно стильного вида моложавый человек, волосами редеющий, но длинноволосый, в джинсах-раструбах, красных махровых носках и башмаках на платформе, что совершенно не вязалось с его безукоризненно белым халатом и золотыми круглыми очками.

И он явно скучал, этот лысеющий доктор, он скучал, морщился, курил, положа ногу на ногу, и вот так, скучая, морщась, куря, он и слушал все более и более запинающуюся Машу, искоса поглядывая на совершенно окаменевшего Митю.

— Разденьтесь, - сказал он им наконец.

— Совсем? - дрогнул Машин голос.

— Ага, - равнодушно сказал профессор, качая модным башмаком.

Они и разделись, сгорая от стыда. Сухощавый профессор неожиданно бойко поднялся, осмотрел их и велел одеваться. Сам молчал, углубившись в какие-то бумаги.

- Ну и что? - не выдержала Маша.

Профессор поднял голову и улыбнулся.

— Можете идти, - сказал он.

— Нет, ну а что с нами?

— С вами? - удивился профессор. - А с вами ничего, дорогие вы мои передовые рабочие. Вам многие граждане

могут только позавидовать. Вы - идеальная пара, совершенно нормальные и здоровые люди.

- Так ведь... - сказала Маша.

Но профессор перебил ее.

— Нет уж, позвольте! Я уже не раз об этом в прессе выступал, а теперь и вам повторю, коли вы подобную

прессу не читаете. Вы просто совершенно друг друга не изучили, мои юные друзья. Это - элементарное следствие отвратительного полового воспитания.

— Так а нам-то что делать? - растерялась Маша.

— А я скажу...

И профессор будничным тоном вдруг стал говорить им такие удивительные гадости, что Маша, не веря своим ушам, заалелась, как маков цвет, а Митя молчал-молчал да вдруг как гаркнет на профессора:

— Да замолчите вы! Постыдились бы такие вещи при девушке говорить!

— Вот уж и не знаю, милостивый товарищ, - профессор иронически развел руками. - Что вам с девушкой

важнее: стыд или здоровье?

МИТЯ. Маша, идем отсюда!

МАША. Постой, Митя! Товарищ профессор...

МИТЯ. Да что там профессор! Профессор кислых щей!

ПРОФЕССОР. А ведь век меня благодарить будете и телеграмму пришлете.

— Ага, щас, - сказал Митя. - Прямо, прислали...

— Может, поспорим? - прищурился профессор.

— Ну да, спорить еще, - сказал Митя.