Тим Бёртон: беседы

В каком-то смысле я разрываюсь. Иногда я гиперактивен и не могу фокусироваться на чем-то одном. Но у каждого есть то, что помогает ему сконцентрироваться и почувствовать себя лучше. Если я рисую, то могу сосредоточиться и, как бы смешно это ни звучало, успокоиться. И это то, о чем я никогда не забывал. Любовь к рисованию я пронес через всю свою жизнь. В школе ты можешь рисовать днями напролет. Это просто великолепно. В детском саду все рисуют одинаково, никто не выделяется, но что-то меняется, когда дети становятся старше. Общество выбивает из тебя все, что можно. Я помню, как учился в художественной школе, от меня требовали рисовать с натуры, и это была настоящая пытка. Вместо того чтобы поощрять самовыражение в творчестве, как было в раннем детстве, вас заставляют следовать правилам общества. «Нет, нет. Ты не можешь так рисовать, – говорят они. – Ты должен рисовать вот так». Помню, что был глубоко разочарован: я так искренне любил рисовать, а теперь выяснилось, что делаю я это неправильно. Но однажды в моем мозгу что-то щелкнуло. Я сидел делал наброски и подумал: «Черт возьми, мне все равно, умею ли я рисовать или нет. Мне нравится это делать». И клянусь Богом, с каждой секундой я чувствовал себя все свободнее, чего раньше никогда не было. С того момента мне было все равно, был ли мой нарисованный человечек похож на реального. Мне было все равно, нравится это кому-то или нет. Это чувство свободы напоминало наркотик. Я неизменно противостою тем, кто говорит: «Ты не можешь это сделать. Это какая-то бессмыслица». Каждый день – это борьба за то, чтобы сохранить определенную степень свободы.

В 1976 году, когда Бёртону исполнилось восемнадцать, он выиграл стипендию для обучения в Калифорнийском институте искусств (Cal Arts; колледж в Валенсии, штат Калифорния, основанный Уолтом Диснеем), по программе, которую годом ранее студия Disney создала для подготовки будущих мультипликаторов.

В старшой школе у меня был учитель, поощрявший мои увлечения, и я получил стипендию в Калифорнийском институте искусств. Там мы работали на восьмимиллиметровой пленке: мы сняли фильм о мексиканском монстре и фильм о серфинге просто для развлечения. Анимацию я рассматривал как способ заработать на жизнь. В Disney работали те же мультипликаторы, что приложили руку еще к «Белоснежке», и они очень неторопливо подходили к обучению новых людей. Я поступил на второй курс программы, финансируемой компанией; нас, нетерпеливых молодых новобранцев, пытались научить быть мультипликаторами. Это напоминало службу в армии; хотя сам я никогда не служил, программа корпоративного института искусств хорошенько окунула меня в схожую среду. Вас обучают люди из Disney, вам прививают философию Disney. Атмосфера была довольно забавной, я впервые оказался в обществе людей с такими же интересами, как мои. Все мы принадлежали к одному типу изгоев, над которыми насмехаются за то, что им нравятся фильмы наподобие «Звездного пути».

Материалы, к которым у нас был доступ, пропагандировали метод и идеологию Disney. Если кому-то из нас было интересно, как нарисована Белоснежка, мы могли получить доступ к рисункам, на которых видно даже линии под платьем. Нас обучали диснеевскому стилю местные художники, мультипликаторы и оформители. В то время в анимации не было того разнообразия, которое существует сейчас, так что Disney были возведены на пьедестал романтического идеала. И я бы сказал, что 90 % нашего класса мечтали там работать.

В конце года каждый делал по небольшому мультфильму, которые потом представляли диснеевскому наблюдательному совету. Это напоминало вербовку. Они смотрели все фильмы и брали на работу в студию людей из любого класса, начиная с первокурсников и заканчивая выпускным курсом, уделяя последним особое внимание. Но, по сути, им было все равно. Брали тех, кто подавал большие надежды. Поэтому конкуренция и пересуды, кого возьмут, были всегда. Обстановка была напряженной, то и дело случались неожиданности. Я проучился там три года. Не знаю, пошел бы я на четвертый курс, потому что весь третий я почти каждый день проводил в финансовом отделе, так как сначала они дали мне стипендию, а потом забрали ее. Обучение было дорогим, и платить за него самостоятельно я не мог. С годами конкуренция лишь усиливалась, фильмы становились все более продуманными – в них появились звук, музыка, хотя, по сути, это пока была лишь проба пера. Последний мультфильм, который я сделал, назывался «По следам монстра-сельдерея». Очень глупая работа, но меня взяли. На самом деле мне повезло, потому что это был неурожайный год – им действительно нужны были люди.