Тимьян и клевер

– Что сделано, то сделано, – сказала колдунья, словно угадав, что творилось у него в душе. – Теперь уже не жалей. Садись верхом на келпи, она тебя мигом домчит к старому тису над омутом, там-то ты и найдёшь Айвора. И спаси его, если сумеешь, – добавила она едва слышно. – Я всё, что в моих силах, уже сделала – больше ничего не могу. И прощай!

Киллиан только поклонился ей с благодарностью – слова с языка не шли – и вышел за порог. Нив там так и ждала в облике чудовищной лошади и, увидев его, сразу опустилась, словно приглашая всадника. Стоило только ему сесть, сжать коленями бока и взяться за гриву – келпи одним прыжком взвилась прямо в небо и понеслась по облакам. Сизым, лиловым, розовым, золотистым… Они проплывали мимо влажные и трепещущие, точно клочья морской пены, и рубашка постепенно отсыревала, начинала липнуть к телу. От огненной гривы Нив исходил жар, а копыта высекали искры из незримой дороги. Солнце, которое сперва стелилось по горизонту, взбиралось выше и выше, а затем начало опускаться, и всё вокруг стало окрашиваться в багровые и бронзовые оттенки.

«Если б тут были часы, – промелькнула мысль, – то сейчас их стрелки вертелись бы вдесятеро быстрее». 

Тимьян и клевер в стиснутом кулаке не увядали, а словно бы разрастались – вместо одной былинки делалось две, затем три, четыре… Стебли обвивали запястье, точно живые, и чудилось в них биение пульса – то сильней, то слабее.

«Мало осталось времени, совсем мало».

Наконец, когда свет померк, облака расступились. Показалась внизу лента Бойла. На берегу люди плясали, жгли костры и бродили у майского шеста, изукрашенного лентами и цветами. Огромная белая луна едва-едва приподнялась над горизонтом и тянулась холодными лучами к холмам.

Нив опустилась у омута и склонилась, помогая Киллиану слезть. Он с трудом сполз на землю по скользкому лошадиному боку; голова кружилась, но сердце стучало ровно и спокойно.

– Вот и всё, – фыркнула келпи-полукровка прямо в ухо. – Я вернусь домой. Негоже Фэй одну оставлять.

Киллиан погладил её по бархатной шее и прижался лбом к белой звёздочке на лбу.

– Обними Фэй за меня, – попросил он шёпотом. – И прощай, Нив.

Келпи отскочила, взбила землю копытами – и вспрыгнула прямо на небо. Киллиан остался один. Некоторое время он вслушивался в песни на берегу, вдыхал запах костров и ночного луга, а затем обернулся к тису.

Конечно, Айвор был там, у корней.

Кто бы сейчас узнал в нём прежнего щёголя и кутилу! Волосы, прежде похожие на чёрный шёлк, запутались и потускнели, богатые одежды истрепались. Он напоминал теперь не то тень в воде, не то дым в лунном свете: приглядись – и увидишь сквозь него и сырую почву, и камни, и едва примятую траву.

– Столько веков ты прожил, – произнёс Киллиан, чувствуя и нежность, и боль, и странное умиротворение: всё-таки успел. – А ни ума, ни гордости не нажил. Вот и правильно – что бы мы делали, умные и гордые?

Он легко поднял Айвора на руки – тот весил не больше жаворонка, словно и впрямь вот-вот мог развеяться туманом – и направился к холму. И стоило приблизиться, как холм раскололся, и из расщелины забил свет. В сказках говорилось, что в королевстве фейри вечно льётся музыка – сладкоголосые арфы, флейты, лиры соревнуются между собою, но его приветствовала лишь тишина. Однако многие из волшебного народа с самых первых шагов под холмом встречали его, словно давным-давно ждали: в безмолвии проходил Киллиан между ними, ощущая на себе тысячи взглядов. Мимо дворцов, мимо святилищ, мимо лугов, где бродили прекрасные скакуны, и озёр, где на волнах покачивались ладьи – дальше и дальше.

Путь его окончился в прекрасном месте, похожем на храм, только вместо колонн высились древние тисовые деревья, а вместо купола раскинулось ночное небо. Здесь на поваленном стволе сидела белая госпожа в паутинном плаще и наигрывала на арфе; единственная из всех фейри она радовалась и не скрывала этого.

– Вот и ты пришёл, мой новый меньший брат, возлюбленный брат! – пропела она и улыбнулась. Багряные и золотые пряди змеились вокруг её лица, точно танцевали. – Оставь нашего глупого старшего брата здесь, – указала она на ложе, выстланное мхом. – Пускай он отдохнёт. А сам садись подле меня и выпей вина: ты прошёл долгой и трудной дорогой, но нынче всё позади.

Киллиан шагнул к ней и внезапно понял, что его облачение переменилось: синие шелка, серебряные шелка, высокие сапоги до колена и лёгкий плащ, пошитый из самых тёмных глубин омута. Айвор изменился тоже: грудная клетка его начала подниматься и опускаться, как в спокойном сне, на скулах проступил румянец.

Принимая кубок из рук белой госпожи, Киллиан вновь обернулся к компаньону.

– Айвор будет жить?

У изголовья ложа прорастал молодой тисовый побег, и вскоре на нём появилась первая алая ягода.