Тимкины крылья

— Вот твой зуб, — сказала Алла Францевна. — Молочный. Он мешал расти другим. Держи на память.

— И всё? — удивился я. — Уже выдернули?

— Всё. Остальные твои зубы можно экспонировать на выставке.

Эдьки с Киткой в приемной не оказалось. Они поджидали меня на лестнице. Дверь на лестницу была открыта.

— Как? — спросил Эдька.

Я молча разжал кулак и показал им выдранный зуб.

— Хо-хо! — сказал Эдька. — Загибаешь. Не на тех напал. Теткин, наверно, подобрал.

— И без замораживания, — сказал я, подставляя им открытый рот. — Нате.

Они заглянули мне в рот, но особого удивления не выразили. И больше всего Эдька.

— Подумаешь, зуб! — брезгливо поморщился Эдька. — Вот Барханов Сервиза отбрил — это да.

Он завел разговор про Руслана Барханова. Специально, конечно, завел. Чтобы меня принизить. А Китку на какой хочешь разговор завести можно. Кит каждое слово за чистую монету принимает. Разные там тонкости и ехидства доходят до него, как до козла Назара.

Я не стал лезть в их разговор со своим зубом. Я завернул зуб в бумажку и спрятал в карман. Мы отправились в холостяцкую гостиницу навестить Руслана Барханова, который сидел под домашним арестом. Хотя Руслан Барханов и неунывающий человек, но все равно сидеть одному под домашним арестом не очень-то весело.

На крыльце гостиницы сметала со ступенек мусор уборщица Параня Цитрамоновна.

— А откуда ж он тут? — сказала Параня Цитрамоновна. — Как утром ушел, так и не приходил.

Вот тебе и двое суток домашнего ареста!

Мы уселись на приставную лестницу, которая лежала набоку у стены. Такие лестницы всегда внизу широкие, а наверху узкие. Я сел выше всех, Эдька — рядом со мной, но чуть ниже, а Кит еще ниже.

Параня Цитрамоновна выскребала каждое пятнышко на крыльце. Скобу, о которую счищают грязь с подметок, она даже кирпичом подраила.

Почему Параню Цитрамоновну зовут таким странным именем, никто не знает. Прилипло к ней это имя с легкой руки Руслана Барханова. А она не обижается, хотя в Сопушках у нее давно уже гоняет по улицам и задворкам голопупый внук Федор.

Руслана мы так и не дождались. Он не появился и тогда, когда офицеры стали возвращаться с аэродрома. Я уже начал подумывать, не заменил ли ему Серкиз домашний арест гауптвахтой. Но тут пришел Сеня Колюшкин и сказал:

— Он, кажется, в бильярд играет.

Руслан действительно оказался в Доме офицеров. Он лежал животом на борту бильярда, качал, словно насосом, кием и говорил:

— Девятка дуплетом в угол.

Кремовые шары щелкнули, раскатились по зеленому сукну, и «девятка» в угол не пошла.

— Пять в середину, — сказал Русланов друг лейтенант Тарас Коваленко.

Коваленко с его невысоким ростом играть было трудней, чем Руслану. Но он не сдавался. Встав на цыпочки, он так тянулся за шаром, что прямо из кителя вылезал. А красные от напряжения залысины на лбу блестели у него капельками пота.

Вокруг зеленого стола толпились офицеры. Дым от папирос клубился такой, что Эдька сразу подался на улицу. Еще бы! Пропахнешь тут этим дымом, а потом доказывай, что ты не верблюд. Раз от тебя пахнет, значит курил. Эдьке от его мамочки, Веры Семеновны, один раз уже досталось за такое дело. И заодно с ним я тоже несколько лекций прослушал. Не мог же Эдька, по ее мнению, курить один. Только со мной!

«Пять» в середину у Тараса Коваленко тоже не проскочил.

— Семь в угол направо, — сказал Руслан Барханов.

Руслан играл себе в бильярд, точно никто не давал ему домашнего ареста и на свете не существовало никакого подполковника Серкиза. Чихал он с десяти тысяч метров на всех подполковников Серкизов.

Но на кино и танцы Руслан все же не остался. Он поговорил о чем-то с Феней и ушел. Сразу было заметно, что он не очень охотно ушел. С Феней разговаривал и даже не улыбнулся ни разу.

И теперь мы сидели в зале за грудой стульев и смотрели, как предательница Феня выписывает ногами кренделя с Сеней Колюшкиным.

Нужно было что-то предпринимать. Эдька сказал, что предпринимать лучше всего мне, потому что Феня не его сеструха и не Киткина.

Мы пробились сквозь толпу в фойе, где стоял под стеклянным колпаком дяди Жорин эсминец. Над эсминцем висел вышитый Феней портрет Героя Советского Союза лейтенанта Грома.

Мы выбрались на улицу. На улице хоть можно было дышать после душного зала. Эдька вызвал ко мне Феню. Я увел Феню к кустам и сказал:

— Как же тебе не стыдно?

— А что такое? — состроила она удивленную мину.

— Его ведь из-за тебя… а ты…

— Тимка, это не твое дело, — сказала Феня. — Ты не дорос еще.

— «Не дорос»! — крикнул я. — Женщина тоже должна быть рыцарем! За декабристами жены даже в Сибирь ехали на каторгу.

— Ну, хватит! — сказала Феня. — Иди домой, тебе спать пора, декабрист.

Домой я не пошел. И к Эдьке с Киткой не пошел тоже. Они дожидались меня в курилке возле зарытой в землю бочки с водой. Мне было стыдно перед ними, что у меня такая сестричка.