Тимкины крылья

Она по проволоке ходила,
Махала белою рукой,
И страсть Морозова схватила
Своей безжалостной рукой.

И еще в ней было про то, как Ванька Морозов питался медузами и расшвыривал в ресторане сотни, чтобы угодить своей циркачке.

— «Эх, Ваня, Ваня! Что ж ты, Ваня! Ведь сам по проволоке идешь!» — закончил Руслан, и его рука с растопыренными пальцами скользнула по клавишам и отлетела вверх, словно клавиши спружинили.

Сеня Колюшкин сидел за столом и что-то писал. Он готовился в академию и в любой обстановке мог решать задачки по высшей математике. Офицеры говорили, что у него капроновые нервы.

— Где же ты пропадаешь? — спросил Руслан. — Целую вечность тебя не видел. А махолет как? Строится?

— Строится, — буркнул я, разглядывая над его головой веером приколотые к стене фотографии киноартисток.

Киноартистки были красивые. Особенно Быстрицкая. Быстрицкая была даже красивее Фени. И улыбалась она очень ехидно. Смотрела мне в самую душу и улыбалась. Я терпеть не могу, когда мне смотрят в самую душу. Поэтому я стал разглядывать мелкокалиберку с оптическим прицелом, которая висела на ковре. Еще потом я подумал, что глазеть на винтовку тоже неприлично. Руслан может подумать, что меня тянет из нее пострелять. А меня теперь совершенно не тянуло из нее пострелять… Я теперь плевать на эту мелкокалиберку вместе с ее оптическим прицелом.

Я равнодушно отвернулся и стал разглядывать затылок Сени Колюшкина.

— Так ты чего же не заглядываешь? — спросил Руслан.

У Сени Колюшкина был страшно упрямый затылок. Как у борца. В нашем классе учится Генка Толстоба, так у него точно такой же затылок. Упрямый этот Генка, ну! Упрямее не бывает.

— Я аж соскучился по тебе, — сказал Руслан. — Или мы не друзья больше?

Быстрицкая смотрела мне в душу и улыбалась.

— Что же ты молчишь? — спросил Руслан. — Или язык проглотил? А может, у тебя неприятности какие? Так это мы в два счета.

У него своя крыша течет, а он чужую чинить лезет!

Он лез ко мне в душу хуже, чем Быстрицкая со своей усмешечкой. Взрослый человек, а не понимает, что нет у меня никакого желания разговаривать с ним. Почему-то я не лезу к взрослым, если у них нет желания разговаривать со мной. А они лезут.

— А дома-то все нормально? — сказал Руслан. — Может, дома что?

Сеня Колюшкин со своими капроновыми нервами и тот не выдержал и повернулся на стуле. Он повернулся, взглянул на меня и сказал в пустоту между дверью и печкой:

— Чего ты привязался к мальчишке? Ты ведь даже в такой вот мелочи и то до самого пупка эгоист.

— Подь-ка сюда, — улыбаясь, поманил меня к себе Руслан.

Он не услышал Колюшкина. Он показывал мне, что для него лейтенант Колюшкин отсутствует не только в этой комнате, но и вообще во всей вселенной.

— Ну же, — сказал Руслан, подтянул меня к койке и насыпал мне в карман горсть конфет «Тузик».

— Час сосу, час из зубов выковыриваю, — подмигнул он. — Ну что с тобой, Тим? А? — Он потряс меня за плечи. — Да Тим же?

От Руслана пахло «Шипром». Черная челка мысиком опускалась к нему на лоб.

— Может, постреляем сходим? — кивнул он на мелкокалиберку. — Сколько там за мной выстрелов?

Я попытался освободиться из его рук. Улыбка Быстрицкой подсказывала мне, что настоящие мужчины не дуются и не показывают фиги в кармане. Настоящие мужчины говорят в лицо людям то, что о них думают.

— Мне идти нужно, — пробормотал я.

— Да отвяжись ты, в конце концов, от парня! — возмутился Колюшкин и бросил на стол авторучку. Ручка брызнула на лист бумаги созвездием клякс.

— Это знаешь, чего он пыжится? — сказал Руслан, кивая в сторону Колюшкина. — Он, Тима, трусишки сегодня после полетов сменил. И подал рапорт штурману полка, чтобы его перевели в другой экипаж. — Руслан говорил тихо и ласково. — Страшно ему со мной летать, Тим. А он не любит, когда ему страшно. У него от страха расстройство желудка. Понимаешь? А на торпедоносцах туалетов не предусмотрено.

Руслан закинул к окну голову и захохотал. Ему мешал хохотать аккордеон, который висел на груди. Сеня Колюшкин смотрел на Руслана и крутил на скулах желваками.

— Легкую славу себе зарабатываешь, — проговорил Сеня. — А я свою жизнь на шиши разменивать не собираюсь. Мне твое фанфаронство во где сидит!

Сеня скомкал листок с созвездием клякс и, не найдя, куда его деть, сунул в карман кителя. Я никогда не слышал про фанфаронство. Но я знал, что Колюшкин прав. И Руслан, наверно, тоже знал это. Когда он захохотал, то сразу стало видно, что он специально гогочет, а не потому, что ему весело.

— Геройство тогда геройство, — пробормотал я, опустив глаза, — когда оно для людей. Хотя бы для одного человека.

— Браво, Тим! — закричал Руслан и сыграл на аккордеоне туш. — А самолеты для кого спасают, для белых медведей? Молодец, Тимка!