Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

Доктор всегда самоотверженно лечил девочку, стараясь оставаться оптимистом даже в самые трудные периоды, когда Роза по нескольку недель не могла подняться с постели. Но в последнее время она почти беспрерывно болела и настолько ослабела, что в конце концов доктор сдался. Он сообщил родителям, что улучшения больше не будет и Роза вряд ли доживет до своего двадцатилетия. Доктор сказал, что, если Лючия и Пьетро хотят, можно положить девочку в больницу, однако ей это не поможет. Они не стали отдавать Розу в больницу, решив, что дома девочке будет спокойнее: она сможет лежать в своей большой солнечной комнате напротив открытого окна, слушать шум деревьев и тихую музыку, льющуюся из радиоприемника, и видеть развешанные по стенам фотографии друзей.

Они не хотели, чтобы Роза умерла в одиночестве. Начальники Лючии и Пьетро позволили им работать посменно, таким образом один из них всегда был дома, сидел возле постели Розы, держа ее за руку, и гладил ее длинные волосы. Сама мысль, что умирающая девочка хотя бы на мгновение перестанет чувствовать любовь и заботу родителей, казалась им невыносимой. Ни днем, ни ночью они не отходили от Розы, ни на секунду не отрывали взгляда от лица дочери. Девочка угасала на глазах, она все больше слабела и бледнела, становясь похожей на прозрачную тень. Друзья каждый вечер навещали Розу. Их пускали в комнату с единственным условием: не плакать до тех пор, пока не выйдут за порог. Но даже во время этих визитов родители не отлучались от постели дочери. Они стояли чуть в стороне и смотрели на Розу. Если кто-нибудь из друзей загораживал ее, они переходили на другое место и продолжали, не отрываясь, смотреть на девочку. Пьетро надеялся, что однажды ему удастся увидеть улыбку Розы. Он постоянно вспоминал рассказ жены и представлял смеющееся лицо дочери, ее живые глаза, полные любви и счастья.

Пьетро сидел у постели Розы, сжимая в своих руках худенькое запястье девочки. Неожиданно мирную тишину раннего летнего вечера нарушил протяжный собачий вой, собака выла прямо под окном. Пьетро подумал, что, если не обращать внимания, собака скоро уйдет. Однако прошла минута, другая, а тягостный вой не смолкал. Брови девочки слегка шевельнулись, и на переносице появилась едва заметная морщинка. Пьетро забеспокоился, как бы эта надрывная собачья песня не потревожила дочку. Он подошел к окну, отодвинул занавеску и выглянул наружу. На дорожке сада сидел тощий, ободранный пес. Пьетро оскалил зубы и тихо зарычал. Пес, опустив голову, потрусил прочь.

Пьетро вернулся к постели, сел и погладил разметавшиеся по подушке волосы Розы. Она лежала с закрытыми глазами. Пьетро наклонился ухом к губам девочки и с трудом различил ее слабое дыхание. Вскоре собака вернулась и завыла еще печальнее. Пьетро снова подошел к окну, выглянул наружу и, оскалившись, тихо зарычал на собаку. Однако на этот раз пес не убежал. Вскинув морду, он зашелся душераздирающим воем. Пьетро стянул с ноги ботинок и швырнул в собаку. Он промахнулся — ботинок просвистел над головой пса и упал в траву. Пьетро снял другой ботинок, прицелился и с силой бросил его в окно. Ботинок попал собаке по носу. Звук получился глухим, словно кто-то ударил в пустую деревянную бочку. Пес взвизгнул, метнулся в сторону и убежал, поджав хвост.

Пьетро снова вернулся к постели Розы. Девочка лежала, вытянув руки поверх одеяла, рот ее был широко открыт, она не дышала. Роза умерла в одиночестве — никто не держал ее за руку и не гладил по волосам, некому было поцеловать ее лоб и прошептать последние тихие слова любви.

Пьетро ничего не рассказал жене о собаке. Он сказал, что все время был рядом с Розой и что в последние мгновения своей жизни их девочка выглядела спокойной и счастливой. «Никогда раньше я не видел Розу такой умиротворенной», — сказал он Лючии.

Пьетро не мог забыть собаку, которая увела его от постели умирающей дочери. Он вновь и вновь мучительно прокручивал в голове все происшедшее. Пьетро злился на животное, вторгшееся в его жизнь. Однако было в этой собаке нечто такое, что заставляло Пьетро вместе с раздражением чувствовать к ней невыразимую жалость. Особенно он запомнил собачьи глаза и то, с каким отчаянием и мольбой они смотрели на него снизу вверх. Чем больше он думал об этих глазах, тем более нереальной, похожей на обрывок сна представлялась ему сцена с воющей под окном собакой. Пьетро пытался уверить себя, что это его фантазия приукрасила воспоминание о собачьих глазах, сделав их более выразительными и осмысленными, чем они были на самом деле.