Тимошкина марсельеза

— Я тут скоро сам в бубенчики играть начну! — Захаров грозно смотрит на Петровича, а тот, подойдя к бочке поближе, качает головой.

— Лев есть будет? — спрашивает комендант.

Петрович молчит.

— Я лошадей невероятно люблю, — признаётся Захаров. — Если бы не лошади — никакая сила бы меня здесь не удержала. Хоть какой бы ни был приказ!

Пнув бочку, Захаров катит её дальше.

— Подождите, подождите! — Захарова догоняет клоун Шура. — Товарищ Захаров!

Клоун Шура в ярком костюме. Рот до ушей. На голове колпак.

— Какое сегодня число? Можем не успеть, товарищ Захаров. Уже пора думать о ёлке.

— Не дело вы задумали, Александр Иванович! — отвечает комендант, придерживая бочку ногой.

— Вы же обещали? Я прошу не для себя, а для детей, для маленьких детей!

— Может, ещё обсудим? — говорит комендант. — Я у комиссара просвещения спрошу.

— О чём же спрашивать? — недоумевает клоун Шура. — Елка — это… Я уже вам объяснял. Елка, товарищ Захаров, — это праздник. Весёлый праздник! Детям нужна радость, они маленькие. Мы пригласим на ёлку детей бедноты.

— Пролетариев, — поправляет Захаров.

— Вот именно — пролетариев, — подхватывает клоун Шура.

И комендант, что-то соображая, вдруг соглашается:

— Пусть будет по-вашему!

Клоун Шура готов расцеловать угрюмого, обросшего щетиной Захарова. В цирке будет ёлка!

* * *

И вот наступил день, когда на манеж вносят ёлку.

— За комель, за комель держи! — командует Захаров.

Ёлка лежит на манеже, распластав тяжёлые колючие лапы. Она пахнет морозным лесом.

— Приволокли, — говорит Захаров. — Теперь чего дальше будем делать?

Клоун Шура глядит на ёлку с восхищением:

— Какая красавица! Вы просто Дед-Мороз, товарищ Захаров!

А на манеже вокруг ёлки суета. Появляется директор цирка, усталый, во фраке и в варежках. Помахивая рукой, он кому-то вверх даёт распоряжения.

Ёлка поднимается и встаёт на середину арены.

— Немного правее! — просит клоун Шура.

Шурша ветвями, ёлка охорашивается, стряхивает снежную пыль.

— Прекрасная ёлка, товарищ Захаров! — радуется клоун Шура и вместе с униформистами раскрывает короб старых игрушек. На ветвях появляются стеклянные шары.

— Ангелов вешать? — спрашивает кто-то.

Захаров, сомневаясь, всё же разрешает и ангелов:

— Кто их там разберёт: блестят, и ладно! Давай вешай!

Захаров с удивлением рассматривает ёлочные игрушки: сам он видит их первый раз в жизни.

— Экая потеха! — показывает он клоуну Шуре золотую рыбку с зонтиком.

— Прелестная игрушка! — Клоун смотрит на Захарова, который держит в тяжёлых ладонях хрупкую игрушку, и говорит: — Вот видите, и вы радуетесь. Вы чудесный Дед-Мороз, товарищ Захаров.

Мороз так Мороз — Захаров за Деда-Мороза не серчает. На Александра Ивановича невозможно серчать. Вот Польди, тот ему надоел до смерти. То не так, это не так. А клоун ничего для себя не требует. Со всеми обходителен. На представлении недавно были матросы с крейсера. Очень довольны остались.

— Клоун у вас молодец. Про меньшевиков и про Керенского ловко рассказывал! Умно рассказывал! И смешно!

«Конечно, и Александру Ивановичу тоже нелегко, наверное», — вздыхает Захаров и даёт команду:

— Давай включай свет!

Свет включают, но ёлка не зажигается.

— Я же на электростанции глотку сорвал, полный свет требовал! — чертыхается Захаров. — Придётся опять бежать!

— Вы им объясните, на электростанции, — напутствует его клоун Шура. — Нельзя сегодня без света!

— А вы, раздевшись, на сквозняк не рвитесь! Мне и без того тошно!

Захаров идёт на электростанцию. Там он даёт волю своему революционному характеру. Там уж он доказывает… И главный инженер электростанции с облегчением вздыхает, когда наконец за комендантом цирка закрывается дверь.

* * *

Свет горит, и на всех ярусах волнуется публика. Уже прозвенели два звонка. Оркестр играет весёлое попурри.

А в гримёрной Польди сердито выговаривает Захарову:

— Какой вы есть комендант? Опять на арене мороз. Можно работать такой температур?

— Народу много, надышат, — отвечает ему Захаров.

Вытянув руки по швам, он стоит перед зеркалом, а ему на грудь прикалывают красный бант.

Комендант цирка — он не только о провианте заботится, он и речи говорить должен.

Звенит третий звонок. И Захаров торжественно идёт через строй униформы. Сотни глаз смотрят на Захарова. Сегодня в цирке ребятишки с рабочих застав: помладше, постарше. С мороза утирают носы.

— Гляди-ка, солдат! А говорили, акробаты будут!

И вдруг, сверкая разноцветными огнями, вспыхивает ёлка. Цирк затихает.

— Товарищи дети! — громко говорит Захаров. — Хотя в цирке у нас не топлено, для вас артисты будут играть весёлое представление! — Захаров оглядывает ряды сверху донизу и, вздохнув, продолжает: — Говорят — я точно знать не могу, — на ёлке прежде давали подарки. Но нам, товарищи дети, дарить вам нечего. Потому как в Питере нету хлеба. — Захаров снимает папаху и продолжает: — Потерпите, будет время: обуем вас, оденем и всё такое… А сейчас… — Захаров взмахивает папахой и кричит что есть мочи: — Да здравствует мировая революция!

Оркестр играет туш.