Тимур — сын Фрунзе

Усенко вздохнул и надолго умолк. Миновав аэродромную проходную и притопывая унтами по поскрипывавшему снегу, они спустились по довольно крутому и скользкому уклону. Сразу же вошли в поселок и натолкнулись на патрулей. Один из них, боец в куцей шинельке, колотил кулаком в щелеватую ставню и надсадно кричал:

— Хозяева, а хозяева! Гаси свет аль маскировку справьте!

На ближайшей улице Усенко остановился у небольшого дома и почти торжественно объявил:

— Запомни свой новый бивак: Западная! Говорящий адресок, не правда ли? Отсюда путь только на запад! Ну, пока! Иван, поди, уже с хозяйкой чай гоняет.

Быстро зашагал, загребая сухой снег приспущенными унтами. Когда его поглотила темнота, Тимур постучал в дверь. Пожилая женщина, подслеповато щурясь, пропустила его вперед и спешно захлопнула дверную створку, чтобы заметавшийся светлячок плошки, чадившей в сенцах, не вылетел наружу и не рассердил бдительных патрулей.

Тимур вошел в комнату, и сразу же из-за стола, на котором- действительно уютно сиял самовар, выскочил Шутов и восторженно загремел:

— Девчата, так это ж Тимур, кедровые шишки! — и, как однажды в Монино, по-медвежьи сграбастал его и даже приподнял. — Прилетел?

Тимур, радуясь встрече и поддаваясь веселому порыву Ивана, тоже балагурно отрапортовал:

— Прилетел… машину приняли… в штаб позвонил… готов выполнять любое новое задание своего ведущего!

— Задание таково: разоблачайся и за стол чаевничать!

«Девчатами» оказались все та же пожилая женщина с добродушным подбородком и печальными подслеповатыми глазами да притихшая молоденькая полнушка в военной гимнастерке с зелеными петлицами, на которых поблескивали медицинские эмблемы.

Шутов с Тимуром минут пять еще шумели в соседней комнате, потом пили чай, и Тимур уже знал, что пожилая женщина — их хозяйка, а притихшая и как-то напряженно поглядывающая на него полнушка — Тоня, медсестра из БАО, прикомандированная к их полку. Оказалась же она здесь по долгу службы: проверяет санитарные условия квартир, в которых разместились летчики нового полка.

Тимур, глядя на строгую складочку у переносья и серьезные глаза девушки, развеселился: «Значит, тебе, хмурый товарищ медик, санитарные условия понравились, коли засиделась за этим великолепным самоваром!» И если бы Тоня обладала способностью читать его мысли, то для нее последнее, что он о ней шутливо подумал, оказалось бы тягчайшим ударом: по рассказам веселого сибиряка она успела создать пленительный образ его ведомого, который почти буквально свалился с неба. И вот он — в сто раз прекраснее! — сидит напротив нее, помешивает в стакане ложечкой, рассказывая о выползовских злоключениях.

— А больше всего, Иван, мне там понравился один славный дядя-усач, механик. Мудрый мастеровой и обладатель великолепного кисета с убийственно крепким самосадом. А по кисету вышивка-клич: «Кури самосад душистый и бей оккупантов-фашистов!»

Вскоре Тоня заторопилась и наотрез отказалась, чтобы ее провожали. Тут же и они, поблагодарив хозяйку за чай, пошли к себе. Проходя мимо этажерки, Тимур успел нагнуться и мельком просмотреть корешки книжек, стоявших на средней полке тесным рядком, а на верхней под мережной салфеткой приметить голубой ящик патефона. Подумал даже: «Надо как-нибудь «Орленка» послушать».

— Славная сестричка, — сказал Шутов, когда они вошли в свою комнату. — Серьезная, мало улыбается.

— Может, у нее дом там… за линией, потому и не улыбается.

— Не знаю. Да и спрашивать об этом не стоит. Если и впрямь за линией фронта, спросишь — только рану ворохнешь.

— Пожалуй.

Разобрали постели. Выключили свет. Легли. Слышно было, как Шутов потянулся и неожиданно негромко пропел:

— Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий… — И, оборвав песню, заговорил мечтательно: — Есть на моей родине город Тайга, а в той Тайге действительно терем стоит высокий и живет в нем моя отрада Лина. Симпатичная такая, с лицом сибирячки, той, что в возке сидит на картине «Взятие снежного городка». — Помолчав, пояснил: — Суриков нарисовал, слыхал?

— Да. Динамичное полотно. Удалец на разгоряченном коне преодолевает снежный барьер. И возок, кажется, есть, но… сибирячки не помню.

— Как же! Их две. Одна к тебе затылком сидит, а другая профилем. Копия Лина… А может, только мне так кажется. Она сестра моего дружка Сашки, тоже летчика. Вместе летную школу с ним окончили и на пару в часть с назначением укатили. А перед самой войной отпуск нам выпал. Ой, Тимур, как я его, кедровые шишки, знаменито провел! Приду к ее дому, задеру повыше голову — на втором этаже жила, — приложу рупором ладони и напеваю: «Живет моя отрада в высоком терему…» Она выглянет в окно и кричит: «Выхожу!» Тимур, не спишь?

— Нет.

— Так тебе, наверно, неинтересно?

— Очень даже интересно.