Тимур — сын Фрунзе

В соседней комнате Тимур присел на скрипучий венский стул, осмотрелся. Некогда царивший здесь провинциальный уют нарушен казарменным строем нескольких коек, по-армейски застланных серыми одеялами. О былом житье напоминали лишь горшочки с геранью и резедой да незатейливая симметрия рамок с семейными фотографиями на стенах.

Тимур почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. В дверях стояла женщина в валенках и наброшенном на плечи платке и вопросительно смотрела на незнакомого летчика. Тимур встал:

— Я Анку дожидаюсь… — и провел рукой по волосам.

— A-а… Наша Нюрочка мастерица… — И вздохнула глубоко. — Совсем девчушка, а видите — при настоящем деле. Сирота она.

— И давно? — непроизвольно вырвалось у Тимура.

— Нюрина мать померла еще до войны, а отец совсем недавно погиб под Старой Руссой. Рядовым бойцом воевал…

Анка вошла порывисто, весело объявив:

— Следующий!

Без шлема ее головка с аккуратно причесанными волосиками показалась еще более детской и беззащитной.

— Покажи, Нюрочка, лейтенанту, на что способны твои талантливые руки! — Женщина матерински улыбнулась ей и вышла.

— Хозяйка наша… — сказала Анка. — Прошу, Тимура, снимай реглан и садись поближе к окну.

Сидел смирно и смотрел на сказочный лес, нарисованный морозом на оконных стеклах, а ножницы ценькали над его головой, сбрасывая на пол светлые прядки волос.

— Вот и все, Тимура! — Она осторожно сняла полотенце, протянула крохотный кругляшок зеркальца, а сама пошла за веником.

— Анка, да у тебя и в самом деле талант! Быть тебе…

— Не, не, Тимура! — появляясь в дверях, протестующе замахала она веником. — Стрижка-брижка — временно. Меня Тоня медицине обучает.

Потом они оделись, вышли на скрипучую под ногами морозную улицу, и он неожиданно заговорил о ее будущем:

— Кончится война, пойдешь учиться, Анка. Тебе по душе медицина? Это замечательно! А пока воюем, крепись, не унывай. Рядом с тобой твои товарищи, боевые друзья. И помни, Анка, за твоего отца мы отомстим.

Она слушала, смотрела на него большими глазами и согласно кивала.

— Теперь, Анка, пойдем. Буду расплачиваться.

— Ой, чо ты, Тимура?! Такое скажешь! Никаких расплачиваний!

— Я еще не обедал, а мне кое-что вкусное полагается на третье. От угощения не отмахиваются!

Но в летную столовую войти она наотрез отказалась, и он погрозил ей пальцем:

— Минутку, только смотри не удери! — и, хлопнув дверью, скрылся. Ему хотелось сделать что-нибудь приятное этой обездоленной войной девочке.

Минуту спустя он вышел, держа в руке и протягивая ей шоколадку в голубой обертке. И тут-то их перехватил Иван Шутов:

— Вот ты, оказывается, где пропадаешь — в компании с дамой! А я с ног сбился — ищу. — И к Анке: — Он у нас сегодня именинник — фашиста сбил! А в такой день я без своего напарника просто не могу.

— Ой, Тимура! Все время про мою учебу говорил, а про свою победу ни словечка — честно, да?

— Иван, знакомься, — смеясь, сказал Тимур. — Анка-золотые руки! Смотри и оценивай ее работу! — Сняв шлем, повел головой вправо-влево.

— Мастерски! — похвалил Шутов и хотел немедля набиться в клиенты, но подъехавшая санитарная машина прервала их разговор.

Из кабины выглянула Тоня. Столкнувшись глазами с Тимуром, вспыхнула, отвела взгляд и начальственно окликнула:

— Григорьева! Вижу, заговорилась. Садись — подвезу, а то опоздаешь!

— Ой и правда! — всплеснула руками Анка. — Сегодня ж в госпитале у нас занятие — практика… Перевязка! — Помахала рукавичкой и побежала к машине.

После обеда Иван спросил:

— Куда двинемся? До ночного дежурства Кулаков поощрил: можем дома выспаться, можем погулять.

Вспомнились морозные дебри на оконном стекле, и Тимур предложил:

— Пока светло — махнем в лес? Здесь очень красивые леса должны быть. И совсем близко.

— Ну что ж, шире шаг! Сверху они не хуже наших, сибирских.

Лес начинался сразу же за окраиной. Проваливаясь чуть ли не по колени в снег, они пробирались в сторону от накатанной колеи. Чем глубже уходили в чащу, тем живописнее открывались зимние пейзажи кондовой пущи: могучие корабельные сосны перемежались с вековыми островерхими елями, а между ними то тут, то там снежно белели стволы уснувших берез.

— Не знаю, какой лес в твоей Сибири, здесь же он великолепен!

Шутов придирчиво оглядел стоявшие перед ним исполинские сосны, согласился:

— Что и говорить — красавцы! Однако после войны я тебя обязательно повезу на свою родину. Сам посмотришь и сибирский кедр и кедровые шишки!

— Согласен! — рассмеялся Тимур. Выйдя на небольшую, промереженную следами зверьков белую поляну, добавил уже серьезно и задумчиво: — Давно решил, первый же служебный отпуск проведу там. Особенно в тех местах, где пришлось побывать отцу. Война все карты спутала, а то бы… — Голос осекся, и он воскликнул: — Смотри!

Справа, у самой опушки, огромная береза, переломанная выше основания, лежала и прятала нижние ветви в глубоком снегу. Двухметровым столбом торчал над землей белесый, расщепленный на сломе пень. Подойдя ближе, поняли: срублена большим осколком. Следы осколков заметны и на других деревьях. Рядом врылась в землю обширная, приглаженная снегом воронка. Тимур стал у ее края: