Тимур. Тамерлан

Теперь, отсеяв плевелы, наградив верных и казнив лицемерных, Тамерлан объявил о начале великого похода против турка Баязета и назначил срок этому походу семь лет. Сие важное обстоятельство свидетельствует о той мере уважения, которое Тамерлан испытывал к военной и государственной мощи своего соперника. Время показало, что и трёх лет явилось достаточно, дабы сокрушить мышцу пятидесятилетнего потомка великого Османа. Началось с оскорбительной переписки, которую оба державных владыки затеяли меж собою. Аз, писарь при Тамерлане, именем Искендер, а бывший некогда Александр и из земли Рязанской насильно вывезенный да обращённый в поганую веру Магомета, был призван к написанию двух писем, обращённых от Тамерлана к Баязету, и бранный слог царя Самаркандского зело запомнил. По обычаю своему Тамерлан хотел выглядеть защитником слабых и попечителем притеснённых. Он писал турку, что со всех концов Османского царства приходят жалобы на бедственное житие и он, Тамерлан, сего не потерпит. К слову сказать, защищал он также и цареградского кесаря, и венгерского короля, кои оба поклонялись Спасителю Христу, а не Магомету, как Тамерлан и турок Баязет. Но дела мало — выискивая повод для войны с турком, лукавый царь Самаркандский готов был самого Сатану, врага рода человеческого, взять под свою опеку.

Ширваншах, владыка Шемаханский, будучи подданным Тамерлана, призвал государя своего спасти его от притеснений со стороны османов. Осенью, в канун тысяча четырёхсотого года от Рождества Спасителя, великая рать самаркандского царя выступила в поход, пересекла Хорасан и Мазандеран, переправилась через реку Аракс и в горах, именуемых Карабахскими, встала щитом между Ширваншахом и отрядами Баязета. Трупный запах уже мерещился…

Глава 39 Трупный запах

«…уже мерещился ноздрям Тамерлана, наполняя чёрную душу мечтою о грядущих несметных убийствах».

Мирза Искендер прервался, задумавшись о природе только что написанной им и ещё не успевшей раствориться фразы.

Он хорошо помнил эти события пятилетней давности. Прохладный воздух Карабахских гор, мирные селения, притихшие, приникшие под тяжестью надвигающейся войны, набрякшей, как гигантский волдырь, готовый вот-вот лопнуть и расплескаться. Запахи осени, смешиваясь с дымами бесчисленных костров, создавали особый волнующий аромат. Описание, а следовательно, и воспоминание мирзы Искендера ещё не доползло до резни грузин и армян, но трупный мрак уже наполнил его ноздри, воскрешая в памяти ужасающие картины, ради лицезрения которых его, Искендера — Александра, вывезли некогда из милой и уютной Рязаньки, навсегда оторвав от родной сторонушки и заставив в качестве личного писаря скитаться вместе с великим завоевателем по местам его завоеваний.

Искендер глубоко вздохнул. Чернила уже высохли, растворившись, и фраза про смрад, мнящийся ненасытным до такого рода запахов ноздрям смертоносца, исчезла во временном небытие. Искендер взял другой калям, обмакнул его в обычные чернила и поставил точку там, где ему надо будет продолжать свою повесть в следующий раз. Он сделал это потому, что осознал — трупный запах не плод сильного воспоминания. Он и впрямь стоит в комнате — здесь, в опочивальне Тамерлана, в его Синем дворце, и исходит смрад сей оттуда, из полутёмного угла, где на высоком ложе из мягких дамасских и прусских ковров спал сам смертоносец Тамерлан.

Искендер посмотрел на нукеров. Один спал у окна, другой сидел у двери в такой ловкой позе, что не сразу поймёшь, спит он или бодрствует, но мирза-то знал — спит. Он сложил все свои письменные предметы в ларец, аккуратно закрыл его и медленно стал приближаться к постели Тамерлана. Наконец встал совсем близко.

Лицо больного властелина, и так-то во сне всегда особенно неприятное, теперь было просто отвратительным — опухшее, сырое, с загноившимися в уголках глазами, большеротое, тёмное, как у демона. Нет, вопреки ожиданиям писаря, он ещё не умер, ещё был жив и дышал, но трупный запах действительно исходил от него, едкий и тошнотворный. Это могло послужить основанием для весьма неожиданного заключения — Тамерлан на сей раз не притворяется больным, он на самом деле болен, а быть может, и вовсе находится при смерти, коль уж начал заживо смердеть.

Тут Искендер испуганно вздрогнул, увидев, что глаза хазрета уже открыты и внимательно смотрят на него.

— Во имя Аллаха, всемилостивого и милосердого! — пробормотал мирза. — Скоро уже утро, хазрет. Вот-вот заявится векиль.

— Чем это так мерзко воняет, Искендер? — спросил Тамерлан. — Ты чувствуешь? Несёт так, будто где-то рядом гора трупов.

— Ннн… не знаю, хазрет. Может быть, вам опять приснился скверный сон?

— Что верно, то верно, — тяжело вздохнул Тамерлан. — Снова языки и глаза… Я топтал их ногами, они лопались… Брызги летели во все стороны.

— Я угадал. Значит, запах этот — остаток вашего сна. Он может ещё долго преследовать вас.

— Я метался во сне? Стонал?

— На удивление тихо спали. И проснулись так неслышно.

— Даже к ангелу смерти привыкаешь.

— Опять эти мысли про Азраила!..

— Это он мне снится, Искендер, он!