Тимур. Тамерлан

   — Даже самому себе человек не всегда может доверять, что же говорить о других.

Открылась дверь в павильон, и пламя в глиняном светильнике, стоявшем на каменных плитах пола, заколебалось.

Лицо человека в чалме словно окаменело, но тревога его была напрасной — это сестра шейха, худая согбенная старуха с почерневшим от вечного сидения у огнедышащей плиты лицом, внесла поднос. На нём стояли два чайника и лежало несколько лепёшек.

Когда Арзи Биби вышла, Шемс ад-Дин Кулар сказал, взяв в руки чашку с горячим чаем:

   — Ты всегда был любителем секретов и почитателем тайной стороны вещей, Маулана Задэ. А ведь на все вопросы есть прямые ответы. «Кто господь неба и земли?» — спросят тебя. Скажи: «Аллах!» — «Тогда неужели вы взяли себе помимо Него заступников, которые не владеют для самих себя ни пользой, ни вредом?» Что ты ответишь на это, Маулана Задэ?

Книгочей отхлебнул чаю, и снова затаённая улыбка появилась у него на устах.

   — Учитель, для того, чтобы ответить на ваш вопрос, я призову в помощники воителя Тимура.

Тимур удивлённо посмотрел на говорившего, но возражать не стал.

   — Ведь вы, уважаемый, только что прошли по городу и видели бессмысленное воодушевление народа, решившего с оружием в руках защищать свою жизнь и имущество?

   — Видел.

   — И, как человек опытный в военном деле, ответьте мне: смогут они, несмотря на всё своё воодушевление и решимость, отразить нападение?

Тимур отрицательно покачал головой:

   — Несколько сотен чагатайских всадников уничтожат всех мужчин в городе.

Маулана Задэ удовлетворённо кивнул, могло показаться, что его радует подобная перспектива.

   — В своё время Потрясатель Вселенной, предусмотрительнейший Чингисхан, приказал срыть все крепостные стены вокруг городов Мавераннахра, и с тех пор его население сделалось совершенно беззащитным. Но человек не может жить, ничего не предпринимая для своей защиты, ведь так, воитель Тимур?

Тимур не ответил. Он был согласен с говорившим, но ему было неприятно с ним соглашаться.

   — Когда явное сопротивление становится невозможным и бессмысленным, и человек, и город, и народ ищут пути сопротивления тайного.

   — С одной стороны, ваши слова, уважаемый, абсолютно ясны, но с другой — совершенно туманны, — заметил Тимур, грея руки о чашку с чаем.

Маулана Задэ поставил свою чашку на поднос и приложил руки к груди, благодаря за угощение.

   — Я хотел бы рассказать вам больше, но боюсь, что не имею права, ибо сказано: «Отверзший уста не вовремя подобен сосуду худому».

Гость встал, отвесил поклон хозяину дома.

   — Должен я теперь идти, потому что помимо дела приятного, то есть посещения учителя, есть у меня и иные заботы. Может быть, менее радостные для сердца моего, но отложить исполнение которых я не вправе.

Когда Маулана Задэ ушёл, шейх Шемс ад-Дин Кулар довольно долго находился в мрачном молчании. Тимур, чувствуя его состояние, не мешал ему. Он размышлял о только что состоявшемся разговоре и никак не мог уяснить для себя его подоплёку. И это его раздражало. Несмотря на молодость и неглубокую образованность, сын Тарагая отчётливо различал в себе умение разбираться в людях. Ему было достаточно один раз взглянуть на человека, чтобы разглядеть в нем второе дно, если оно в нем было. В слушателе самаркандского медресе оно несомненно наличествовало, но какой рисунок изображён на нём, понять пока было невозможно.

Неожиданно заговорил старик:

   — Он был очень смышлёный мальчик. Я гордился тем, что у меня есть такой ученик.

   — Я отчётливо различаю горечь в ваших словах, учитель.

   — А я и не скрываю её, горечи своей. И, размышляя о Маулана Задэ, я предполагаю самое худшее.

   — Что вы считаете худшим, учитель?

Шейх некоторое время стучал гранатовыми чётками — единственной драгоценностью, имевшейся у него в доме.

   — Он приехал сюда не просто так.

   — Я и сам об этом догадался.

   — И сейчас он пошёл на встречу с кем-то.

   — Он и сам не делал из этого тайны.

Шейх перевёл на Тимура взгляд своих слезящихся от масляного чада, подслеповатых глаз.

   — Он заговорщик.

Тимур, закусив верхнюю губу, откинулся на потёртые подушки. Как же он сам об этом не догадался? Всё же духовный взор, к коему прибег старик, более проницателен, чем...

   — Он сербедар? Да, учитель?

   — Я буду возносить молитвы, дабы это было не так, но, к сожалению, уверен, что никакими молитвами дела здесь уже не исправишь.

   — Я много слышал о них, но живого сербедара вижу впервые.

   — Я знаком со многими из них, иногда они даже бывают у меня дома. Поверь, Тимур, среди них много достойных людей, все они последователи Магомета...

Тимур хлопнул себя ладонью по сафьяновому голенищу.

   — Но чего они, в конце концов, хотят? Все твердят, что они многочисленны, но они бездействуют. Все намекают, что они мечтают о свободе для всего Мавераннахра, но их рассуждения о свободе слишком туманны. О свободе от кого? Боюсь, учитель, что для Маулана Задэ я являюсь не меньшим врагом, чем Токлуг Тимур.

   — Если не большим, — прошептал старик, склонившись над чайником, так что молодой гость не мог его слышать.

Когда чай был выпит, Тимур по просьбе учителя рассказал о том, что ему привелось увидеть по дороге в Кеш.