Тина

– Между нами, девочками, говоря, я сторонюсь мужчин, подобных Кириллу. Предпочитаю держаться от них подальше. Для таких личностей главное – в мелочах быть не такими как все. Допустим, они носят бороду, когда все бреются или, как сейчас модно, делают татуировки и надевают неимоверные серьги, проделывая в ушах огромные дыры, – то, что позволено публичным людям. Моя подруга по этому поводу шутит: «Все нужные дырки Господь человеку уже сделал», – сказала Аня.

«Наугад брякнула», – недовольно буркнула Жанна.

– Когда ума не достает, приходится обращаться к внешним атрибутам привлечения к себе внимания. Глупое, пустое высокомерие не позволяет им держаться в тени. Скольких слабаков я за свою жизнь видела-перевидела! Не дай бог никому с ними связываться. Я считаю, что стопроцентным эгоистом может быть только грудной ребенок, но даже такого малыша приходится потихоньку приобщать к нормам жизни, – категорично закончила свою мысль Аня.

Наступила такая длительная пауза, что Лена и Аня успели задремать.

*

Увидев заинтересованный взгляд Жанны, Инна продолжила тихо высказываться.

– Как-то наткнулась на Кирилла на улице. Вышагивала я в привычном темпе вечно занятой женщины, рассматривала людей, заглядывала в окна домов, успевала увидеть представления из домашних сцен полных «потрясающей драматической значимости». Ну, все как обычно.

Кир сам тормознул меня и подвалил этакой зыбкой походочкой, которую ни с чем не спутаешь. Жалкий, облезлый какой-то, сгорбленный, испитой, опухший, похожий на вихляющуюся тень. Наверное, подстерегал меня за углом, но сделал вид, что удивлен и обрадован нашей встречей. Ну, буквально излучал искренность и честность. На лице ни малейшего признака смятения или смущения.

Я его спросила скучным голосом:

«Как поживаешь?»

Он мне ответил:

«Надо бы лучше, да некуда».

Пошутил, чинно поклонился с шаблонной улыбочкой, словно с подмостков сцены, и сказал мне в веселом, фривольном тоне, но с упреком:

«Инесса-принцесса собственной персоной! Я решил, что ты нас совсем позабыла-позабросила. Куда запропастилась? Я уж забеспокоился, может, думаю, в немилость попал?»

Последовало долгое молчание, Потом очень осторожно, словно ощупью, пошел льстиво дальше:

«Надо же такому случиться! Только подумал о нас с тобой и вот на тебе – Инна! Этой встречей я обязан случайному стечению обстоятельств? Гуляешь, прохлаждаешься?

Противно так хохотнул и опять замолчал. Может, денег надеялся занять? Только видно не решился, передумал или побоялся. В последнюю встречу он стал мне в тридцать рублей.

Признаться, я оторопела. Хотела его обогнуть. Не в восторге была от предстоящего разговора с этой реликтовой особью ледникового периода, а может и каменного века, с трудом сохраняла внешнюю невозмутимость и совсем не представляла в какой тональности с ним вести диалог. Давно он мне на глаза не попадался. И теперь не хотелось лицезреть этот до тошноты знакомый силуэт.

Оглядела его придирчиво, с брезгливым любопытством, молчу. И он в неловком молчании стоит передо мной – еле-еле душа в теле. Лицо опавшее, сам неприкаянный, сиротливый какой-то, зачуханный, опустившийся, обреченный, можно сказать; лишенный какой-либо элементарной привлекательности. Боже мой, какие неожиданно глубокие следы неблагополучия высветились на его испитом сморщенном лице с поблекшими, заплывшими глазами! Кожа на шее сбежалась и местами ссохлась. Ну, просто безобразный лик нищеты и старости! Пил до провалов памяти? Опять перебрал?

Говорю ему брезгливо-насмешливо:

«Мать моя женщина! (Мое обычное приветствие.) Кого я вижу! Элегантный, благовоспитанный кавалер!»

Смотрю, расплылся в глуповатой улыбке. Понимаю, за ней прячет свое смущение. Вгляделась получше и с грустью заметила, как сильно он сдал с тех пор, как я видела его последний раз. Лишился большей части волосяного покрова на черепушке, темечко окончательно обнажилось. Остатки роскоши былой! А ведь совсем еще недавно мощные залысины – те, которые, как принято говорить, от ума – были еще в полголовы. «Огрызки» длинных, седых, сальных, лохматых, чуть вьющихся патл придавали ему вид бомжа. Когда-то огромные черные глаза глубоко запали, усохли, потускнели. В них мелькает горестное безумие. Присмотрелась. Что такое? Очи не в комплекте! Правого не хватает. Совсем заплыл. На чей-то кулак нарвался? Меня пробила настоящая, неподдельная дрожь. Единственный зуб украшал его страшные, бледные, обкусанные десны. Неумолимый процесс старения и дряхления уже не просто затронул, охватил его полностью. Куда девались рулады и перекаты его красивого голоса?

И пиджачок на нем видавший виды, замызганный, зажеванный, местами засаленный. Рукава зачем-то неряшливо закатаны, обнажая грязную подкладку. Приспущенные на бедрах брюки мятые, с пузырями на коленях, но со следами стрелок, напоминавших о заботливости Тины.

«Купила бы ему джинсы. Не хватало еще наглаживать этого охламона», – зло подумала я.