Тингль-тангль

Сквозняки подобного рода счастливо миновали Мику, даже когда она повзрослела и с ней вполне могли случиться и любовь, и ненависть, и абсолют. Могли – но не случились. Добросовестно проштудированные в отрочестве алгебра и начала анализа подсказывали: ты не такая, как бабка, мама или Васька и уж совсем не такая, как «эта сука В.», и все прочие суки, и все прочие праведницы, включая торговок бумажными цветами, женские манекены в витринах, шпалоукладчиц и стюардесс. Ты иная. Похожая внутри на Микки – очеловеченного, прямоходящего.

Не больше.

Ни один мальчик, ни один юноша, ни один мужчина ни разу не взволновал Мику, не заставил ее сердце биться чаще. Она с трудом выносила и женщин, о собаках, кошках и волнистых попугайчиках и говорить нечего. Единственным существом, к которому она питала чувство болезненной привязанности, была Васька. Сложись все по-другому, и она в одно прекрасное утро сумела бы стать для маленькой Васьки богиней. Богиней мороженого, например. Или богиней колеса обозрения. Или, на худой конец, просто и обыденно заменить ей мать и остаться в Васькиной повзрослевшей и благодарной памяти богиней самопожертвования. Но Мика упустила свой шанс. Даже о смерти родителей Ваське рассказала не она, а дядя Пека.

В первую годовщину после случившегося.

Командировка в Египет, растянувшаяся на триста шестьдесят пять дней, – что может быть глупее, что может быть нелепее? Тут даже эгоистичная и самодостаточная Васька начала страшно тосковать. Весь этот год Мика была занята сочинительством басен о маме в Каире и папе в Луксоре, стряпанием подложных телеграмм, сбором фальшивых посылок: для этой цели подходили копеечные безделушки из ближайшего к дому магазина «Бижутерия», жевательная резинка из соседнего гастронома и открытки с видами: их коллекцию удалось собрать после прочесывания букинистических. Прокол случился лишь однажды, когда Мика сунула в картонную коробку пять пиал, купленных на блошином рынке в трех кварталах от дома.

– Что это? – спросила Васька. – Маленькие тарелки? Зачем нам тарелки? У нас полно тарелок.

– Это не тарелки, – терпеливо пояснила Мика. – Это пиалы. На востоке все пьют чай из пиал.

– А что такое восток? – спросила Васька.

– То же, что и Египет. То же, что и другая страна.

– И мама пьет чай из этих пиал?

– И мама, и папа, и все.

– И рыбы? – цепкую Ваську все еще волновали рыбы, брошенные на произвол судьбы в Красном море.

– И рыбы, да, – соглашаться с Васькой нужно было по определению, и Мика соглашалась. – И не только чай.

– А что еще?

– Из них можно есть мороженое… Много чего можно…

Васька принялась сосредоточенно изучать египетские пиалы «от мамы», и только теперь (ну не идиотизм ли?) Мика заметила золотую, восхитительно русскую надпись на дне: «60 лет Каракалпакской АССР». Заметила ее и Васька.

– Что там внутри? – поинтересовалась она.

Никакого подвоха в голосе сестры Мика не услышала. Ваське было просто любопытно, и все. Каракалпакская АССР – другая страна? Каракалпакская АССР – часть Египта? В другой стране говорят на русском? Мама там, и, значит, все просто обязаны говорить на русском? И вообще, что такое Каракалпакская и тем более АССР? Запредельные, не поддающиеся никакому разумному объяснению вещи… И Мика сделала то, что делала обычно, что делала всегда: переложила всю ответственность на чужие плечи, в данном случае на плечи Васьки.

Прочти сама. Ты ведь уже большая девочка и умеешь читать.

Вместо того чтобы сосредоточиться на надписи, Васька вспыхнула, надулась и поплелась в любезную ее сердцу кладовку. Она просидела там много дольше, чем сидела обычно, и все это время в памяти Мики всплывали мелкие несуразности, связанные с чтением.

Васькиным чтением.

Она ни разу не видела Ваську с книжкой, хотя в доме было полно детских книг. В их прошлой счастливой жизни мама все время читала Ваське сказки – это Мика помнила хорошо. Папа отделывался четверостишиями из Маршака и Корнея Чуковского, она сама несколько раз попадала впросак, когда пыталась процитировать «Снежную королеву»: Васька моментально подмечала любую неточность, отсутствие любого предлога, любого, хоть раз упомянутого определения. Целые страницы текста отскакивали у нее от зубов. Но – только прочитанные вслух и не самой Васькой. Васька никогда не просила у Мики фальшивых маминых писем, не интересовалась конвертами с адресами, не изучала надписей на псевдопосылках, и почему она так вспылила, когда Мика уличила ее в равнодушии к чтению?..

А-а, все ясно.