Тёмная ночь

— Про него… И тут такое дело, я тебе говорил… Большая сходка у нас была… Оно понятно, воровские законы, с любой властью нам нюхаться западло… Но и своя шкура ближе к ребрам. Да и о шкурах тех ребят, что под нами ходят, думать надо… Два десятка уже покрутили. Так, на вскидку, кто ближе под руку попался. А что дальше будет…Сотни под нож пойдут, понимаешь? Не просто по лагерям загремят, у нас тут на месте расстреливать будут. А то и по всему Союзу такие расстрелы прокатятся, что… В массовом порядке. В общем, большая сходка так порешила. На прямые переговоры с легавыми «добро» не давать, не ронять, понимаешь, воровской чести, но не вмешиваться, если кто-то втихую с надежным человеком переговорит. С таким человеком, который не натворит лишнего, который сумеет так ментов известить, чтобы никто не получился замаранным. По сути, мне на то негласное «добро» дали, чтобы я с тобой всю эту дрянь перетер, а ты уж придумал бы, кому и как услышанное дальше довести, чтобы большой крови не было. Врубаешься?

— Пока ни во что не врубаюсь, — сказал Шалый. — Кроме одного: Кирзач нечто такое учудил, от чего даже у бывалых воров волосы дыбом встали.

— Вот именно, — Ямщик вернулся к столу, налил себе и Шалому по стопарю водки, хватанул свой стопарь — на сей раз без особых страданий, зажевал редиской, обмокнутой в соль, и закурил. — Тебе такие кликухи что-нибудь говорят: Коля Уральский, Васька Волнорез и Митька Губан?

— Слышал о них. Вроде, из тех, кто на рожон прет?

— Точно. Этим и берут. Так вот, сперва Волнорез Кирзача пригрел, и ксивы ему выправил, и откормил-отпоил. Потом сюда привез, в Ростов-на-Дону. И сюда же Уральский с Губаном прикатили. Понимай, не просто так. В общем, засели они с Кирзачом за карты.

— И раскрутили его?

— Раскрутили.

— Что за ставка была, когда Кирзач продулся?

— Ставка такая, что Кирзач, может, и сам продуться хотел.

— На чью-то смерть?

— Угу. Кирзачу заранее сказали, что основная ставка будет — на казнь человека, сходкой приговоренного. И что непонятно, как такой проигрыш считать: проигрышем или честью.

— Сходка, небось, не большая была? Вся сходка — только эта троица, Уральский, Волнорез и Губан?

— Правильно. Но они и в узком составе имеют право смертные приговоры выносить, по своему… ну, весу, что ли, по чинам в нашем мире. И часто этим пользуются, потому что они — оголтелые, только и подавай кого на расправу, чтобы другие боялись. Чтобы, как они говорят, порядок был. Мы и сами частенько не против, но…

— «Но»? Договаривай. Кого они на этот раз приговорили?

— В том-то, повторяю, и дело. Даже Кирзач малость увял, как услышал. Имя-то от него до последнего скрывали, пока не стало поздно назад отыгрывать.

Шалый хмуро поглядел на Ямщика:

— Выкладывай, не томи. Мне самому страшно становится, что за имя прозвучало.

Ямщик разлил по третьей перед тем, как ответить. Медленно и аккуратно еще одну редиску пополам разрезал, присыпал обе половинки солью, одну половинку себе оставил, вторую Шалому протянул, и уж потом, выпив вместе с Шалым и тщательно редиску разжевав, сообщил:

— Марка Бернеса они к смерти приговорили, вот.

Тут и Шалый своей редиской поперхнулся. Ямщик выждал, когда Шалый прокашляется и пивком запьет, и лишь затем продолжил:

— Как он Огонька сыграл в «Ночном патруле», этого вора ссучившегося, так кое-кто из наших зуб на него заимел. Ну, это, как власть говорит, агитация и пропаганда огромная. Да и песню он спел в этом фильме отличную, душевную такую. Ну, и завелся, кое-кто. Мол, покарать надо, чтобы другим неповадно было. Мы-то, в натуре, что? Многим и Бернес нравится, сами его песни поем, и соображаем, что он — человек подневольный, велела ему власть сыграть этого сученка, Огонька, он и сыграл. И главное, если шлепнет Кирзач Бернеса — соображаешь, что будет?..

— Прав ты, — сказал Шалый. — Будут повальные расстрелы, сотнями, и чрезвычайные тройки возобновить могут, чтобы в один час приговор выносить и исполнять. Весь блатной мир под корень выжгут. А еще, под такое дело, неизвестно сколько тысяч по стране за просто так положат, за компанию… Один у меня вопрос: почему вы сами вмешаться не могли? Сила-то за вами. Трое всего, против большой сходки.

— По разным причинам, — ответил Ямщик. — Во-первых, не положено такой приговор отменять. Сам знаешь, если жизнь человека в карты проиграна — это святое… Ну, допустим, на это бы мы плюнули. Но опоздали мы. Когда наши об этой затее узнали, Уральский, Волнорез и Губан уже из Ростова-папы на три стороны разлетелись, а Кирзач в четвертую направился. При этом, он совсем глухо зарылся. Получил от этой тройки ксивы хорошие, денег вот такую пачку, — Ямщик левой рукой показал, чуть не до предела раздвинув большой и указательный пальцы, — все адреса Бернеса, и где он живет, и где чаще всего бывает — и с концами…

— Получается, — ввернул Шалый, — они заранее и основательно к этому делу готовились, раз все у них было, и деньги на такое дело, и адреса… В смысле, не за игрой, не с ходу идея родилась, что прибрать надо Бернеса, а не кого другого…