Тёмная ночь

— Чего переживать? — Высик пожал плечами. — Везло этому гаду как дьяволу, из самых мертвых ситуаций выкарабкивался. А счастье игрока кончается резко и внезапно, таков закон. Вот на мне оно и кончилось. Я вроде того старичка оказался, который…

— Какого старичка?

— Да так, — Высик отмахнулся и дернул стопарь. — Сон снился. Я другого не пойму. Почему я будто наперед знал, как и что будет? Это что, интуиция?

— Возможно, — после небольшой паузы сказал врач.

— То-то и оно, что возможно… А главное, начинала работать эта интуиция с того, что сны мне снились… Которые заживо за прошлое дернули, многое разбередили… Вроде, и вечер такой ясный, и жизнь будто заново начинается… Словно, понимаете, с половины жизни заново родился и все еще впереди… А вот, не получается у меня не вспоминать того, что было в прошлой жизни. Наяву, вроде, давно успокоился, так через сон достают, и снова раны болят. И зачем это? Почему? Я нескладно объясняю, да?

— Отчего же. Все очень понятно. Вы хотите сказать, что, как только вы начинаете предвидеть будущее, сразу прошлое начинает болеть?

— Приблизительно так.

— Это потому, что все нити в будущее тянутся из прошлого. И когда мы беремся за такую нить и тянем к себе, чтобы разглядеть, что ждет нас в будущем, другой конец нити дергает крючок, который в наше прошлое всажен. Можно сказать, мы сами эти крючки теребим, чтобы будущее узнать.

— Красиво излагаете, — усмехнулся Высик.

— На этом вся наука история построена.

— История… — Высик повертел в руке пустой стопарь. — Знаете что, поставьте мне этого вашего… Окуджаву.

Высику хотелось попросить, чтобы врач сразу поставил песню про медсестру Марию, на нее отмотав — но постеснялся: Игорь Алексеевич слишком о многом догадался бы, по этой просьбе.

И перед «Медсестрой Марией» иная песня стала его забирать — та, которую он в первый раз вполуха прослушал, особого внимания не обратив:

…До свидания, мальчики!
Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад.

…Вы наплюйте на сплетников, девочки,

Мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,

Что идете войной наугад…
До свидания, девочки!
Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.

— Да, — сказал Высик. — Наплевать на сплетников — самое правильное… — и вдруг резко повернулся к врачу. — Кстати, вы у Андрея Николаевича насчет Стрельца не спрашивали?

— Спросил, не удержался, — усмехнулся врач. — Услышал приблизительно то, о чем весь народ толкует… Но авторитетом знающего человека подкрепленное. Чистая подставка была, чистая провокация. Кто-то «хороший» донес, будто Стрельцов подумывает на западе остаться, если на чемпионате мира хорошо сыграет. Ну, и велели проучить его так, чтобы другим неповадно было. Как ни пытались отбить, как ни клялись, что донос ложный и Стрельцов в мыслях ничего подобного не держал, что без него нашей команде не многое светит — ничего не помогло.

— То есть, заранее все расписано было, — задумчиво протянул Высик.

— Получается, так, — кивнул врач.

— Ладно! — Высик поднял мензурку. — Давайте!..

Придя от врача домой, Высик позвонил Шалому.

— Застрелил я Кирзача.

— Поздравляю, командир.

И все. И на этом тема была закрыта.

27

И был ноябрь, самое начало месяца, и Высик глядел в окно, за которым деревья обнажились от листьев, и струйки дождя текли по стеклу.

Высик припоминал ноябрь пятьдесят третьего года, такой ясный, когда в почти летнем — ну, не летнем, а хорошей грибной осени — солнце волокли по улицам транспаранты к празднику Великой Октябрьской Революции, а сейчас эти же транспаранты над универмагом и над зданием местной администрации, раскиданным по другим сторонам площади, мужики натягивали, облачившись в теплые непромокаемые робы, и все равно ежась от холода и сырости.

Ой, как не хотелось Высику отворачиваться от окна. Но, все равно, надо было.

И он повернулся, и оглядел весь наличный состав отделения.

— Товарищи! — проговорил он. — У нас сегодня очень важное собрание, политическое собрание. Нам надо осудить злодейского и антисоветского поэта Пастернака, который… сами знаете, что выкинул.

— Нам надо письмо отправить, с осуждением? — сразу спросил Филатов.

— Нам… — Высик поймал себя на том, что чуть не сказал, «да пошло оно, это письмо!..», что было бы политически неправильным. — Нам никакого письма отправлять не надо. Нам надо запротоколировать, что мы заняли твердую позицию, со всем ознакомлены, и ведем себя как честные советские люди, соображающие, что к чему. Вася, — повернулся он к Овчарникову, — пиши протокол.

Овчарников молча кивнул. Все видели, что начальник очень зол, и лучше его не трогать, иначе можно по загривку наполучать.