Тёмное крыло

— Я должен сам исследовать останки. Они похожи на останки ящеров, но я хочу убедиться в этом. Может быть, они уже вековой древности, и животные умерли задолго до того, как мы прибыли на этот остров.

Его ноздри раздулись от отвращения:

— … Но если это сделал кто-то из нашей колонии, я сделаю всё, что смогу, чтобы выяснить, кто это сделал, — он промолчал. — Но, пока я не узнаю больше, не говори об этом никому, Сумрак. Ни Сильфиде, ни даже вашей маме.

Сумрак с жаром кивнул, польщённый тем, что ему поручили хранить такую важную тайну.

Хищнозуб проснулся быстро; его когти уже были выпущены, а в горле стоял ком. Он был окружён другими фелидами, и лунный свет отражался в их глазах. Вне всяких сомнений, они были подосланы Патриофелисом, чтобы изгнать его ещё дальше от земель Рыщущих.

— Я буду драться, — коротко бросил он им, оскалив зубы.

Ближайший из них покорно отступил назад:

— Мы пришли не драться, — услышал он спокойный голос самки.

Хищнозуб шагнул ближе, понюхал и вспомнил её. Это была Миацида, превосходная охотница на ящеров. Он обошёл остальных фелид, обнюхивая и узнавая многих из них. Всего их было двадцать пять, среди них были и самцы, и самки. Когда он понял, что среди них не было Пантеры, его сердце быстро и сильно сжалось от печали.

— Почему вы пришли? — спросил Хищнозуб.

— Мы похожи на тебя, — ответила ему Миацида. — Мы тоже жаждем плоти.

— Ого, — довольно произнёс Хищнозуб. Он знал, что не мог быть единственным. Другие, наверное, проверили свои зубы на детёнышах ящеров и падали. Ему стало интересно, сколько из них окажется достаточно смелыми, чтобы признать это.

— А Патриофелис знает, что вы пришли ко мне?

— Нет, — ответила Миацида.

— Вы уже убивали?

— Нет, — сказала Миацида. — Мы боимся, что нас поймают и выгонят.

— Тогда вы должны спросить себя, насколько велика ваша жажда плоти, — ответил Хищнозуб. — Я пробовал подавлять свою, но её невозможно подавить. Вы должны спросить самих себя, хотите ли вы охотиться и убивать.

— Мы сделали это, — сказала Миацида, взглянув на других фелид.

— Но вы хотите оставить клан Рыщущих навсегда? — спросил Хищнозуб.

— Конечно, если мы вернёмся все вместе и поговорим с… — начала Миацида, но Хищнозуб оборвал её.

— Нет, — сказал он. — Патриофелис стар и закоснел в своих взглядах. Он живёт прошлым, и он не позволит нашим новым вкусам распространиться среди Рыщущих. Он боится войны, но это всегда путь, ведущий в будущее. Слишком многие звери вокруг нас кормятся насекомыми и растениями. Рано или поздно некоторые звери начнут охотиться на других зверей. Питаясь мясом, они станут сильнее и крупнее. И тогда они станут новыми хищниками, которых все мы будем бояться. И я говорю: давайте, мы будем этими хищниками. Но Патриофелис не будет вас слушать и делать выводы.

— Тогда мы можем свергнуть его, — сказала Миацида.

Хищнозуб зарычал.

— Патриофелиса сильно любят, и многие будут сражаться ради него. У нас не будет даже надежды на победу. Как только вы начнёте охотиться и убивать, возврата уже не будет, — он делал паузу. — Желаете ли вы оставить клан Рыщущих навсегда?

— Да, — ответила Миацида после секундного колебания.

Один за другим остальные фелиды тоже дали своё согласие.

— И готовы ли вы сделать меня своим новым вождём? — потребовал ответа Хищнозуб.

Миацида взглянула на других фелид, а затем вновь устремила свой взор на него.

— Готовы, — ответила она.

ГЛАВА 9. Изгой

Во сне он видел, как, ликуя, взлетает над деревьями. Птицы глядели на него со своих насестов. Каждый раз, когда он смотрел вниз, их становилось всё больше и больше, пока ветки не стали казаться сделанными из одних перьев, крыльев и клювов. Птицы пели для него: вначале сладко, но затем музыка стала звучать совершенно зловеще.

Как он проснулся, образы из сна растворились в его мыслях, но рассветный птичий хор остался, разносясь по всему лесу. Он вслушался в него, и шерсть у него на шее встала дыбом. Этим утром в нём действительно звучало нечто зловещее: грубая, злорадная агрессия. И что самое странное, он думал, что слышал рефрен, который разнообразила мелодия — а такого, насколько он знал, птицы никогда ещё не делали.

— Приходи и посмотри, — много раз пели птицы. — Приходи и посмотри, как устроен этот мир.

Что же они хотели, чтобы он увидел?

На самой секвойе рукокрылы начинали встряхиваться, а несколько из них уже охотились над поляной. Сильфида и родители проснулись, а когда они обменялись утренними приветствиями и начали чиститься, странный рассветный хор полностью стих. Похоже, больше никто этого не заметил, и сам Сумрак уже готов был подумать, что это было лишь его беспокойное воображение — память о той свирепой матери-птице — или же какой-то звуковой мираж, родившийся в его сонном воображении.

Когда он летел вдоль ветки, испещрённой пятнами света восходящего солнца, ему было приятно ощущать, что его мускулы были далеко не такими одеревенелыми и воспалёнными, как раньше по утрам. Его тело, наконец, приспособилось к полёту.

— Поохотишься со мной на высоте? — спросил он Сильфиду.

— Хорошо, — с готовностью откликнулась сестра.