Тёмные птицы

– Что там? – поинтересовался Митя, мысленно возвращаясь к сцене, свидетелем которой непроизвольно стал.

– Ножи. Перед обрядами всем резко понадобилось их поточить. А я что? Я не гордый. Да и деньги мне нужны. – Мастер вынул из мешка несколько ножей разных форм и размеров.

– Ты что, собрался сейчас работать? Свадьба же! Веселье!

Мастер цыкнул и покачал головой, посмотрев на Муромца как на последнего бездельника. Тот в ответ лишь рассмеялся.

Пляски у центрального костра становились все веселее. На невысокий, сколоченный из досок помост вышли несколько девушек с музыкальными инструментами. Они заиграли очень бодро – круг танцующих счастливо захлопал в ладоши, все принялись скакать, подстраиваясь под ритм незнакомой песни. Мастер размеренно позвякивал точильным камнем, словно подыгрывал музыкантам. Краем глаза Митя наблюдал за его монотонной, успокаивающей работой, но его взгляд то и дело возвращался к костру и ловил отблески на длинных рыжих волосах, волнами взлетавших вверх вслед за руками. Незабудково-голубое платье легкими складками окутывало бедра, маленькие босые ступни мелькали в траве. Василиса все еще была далеко и не видела Муромца. Когда она исчезла из виду, затерявшись в толпе нарядно одетых девушек, Митя снова повернулся к Мастеру – тот как раз вынул из ножен слегка изогнутый клинок с потемневшим лезвием.

– То ли слишком старый, – проворчал Мастер, – то ли я просто не понимаю, что с ним делали…

– Восточный кинжал?

– Нет, это серп, – ответил Мастер. – Старинная форма, одно время такие были распространены, я в книжке видел.

При слове «серп» в голове Муромца цепочкой побежали воспоминания. Подземелья под Росеником. Птица Манур. Книга, которую показывал Вещий Олег. И изображение богини смерти, занесшей над головой серп. Форма лезвия была очень похожа на эту.

Мастер, бубня что-то себе под нос, покрутил в руках серп и опять возмутился его состоянию. Подцепил пальцем поврежденную обмотку ручки, чуть сдвинул ее в сторону и вдруг удивленно поднес нож прямо к лицу: под истрепанным кожаным шнурком скрывалась отполированная металлическая рукоятка, а на ней жутко и одновременно прекрасно мерцали темно-красным светом тонкие письмена, словно кто-то сыпанул туда горсть крошечных тлеющих угольков.

Мастер тут же потянулся пальцами к этим знакам, но, прежде чем успел их коснуться и прежде чем Митя сообразил предупредить его, его руку перехватили. Мастер удивленно поднял голову и уставился на Севу, нависшего сверху.

– Фу-у-уф, – с облегчением выдохнул Воздушный маг. – Так, Мастер, опусти-ка это на землю.

– Что? Почему? – возмутился тот, но послушно кинул серп себе под ноги.

– Там очень сильное колдовство. И очень старое. Неизвестно, что может случиться…

– Если бы там было мощное колдовство, такая простая обмотка не смогла бы скрыть его. – Мастер снова схватился за рукоятку ножа, но в этот раз сделал это с заметной осторожностью.

– Вот и я думаю, что обмотка не самая простая. Не удивлюсь, если это кожа черного дракона. Или какого-нибудь карельского.

– Ты серьезно? – фыркнул колдун.

– Слушай, ты можешь просто получше замотать… ну… ручку? – почесал голову Сева и переглянулся с Муромцем. Тот не сводил с него изумленного взгляда, тоже догадавшись, что именно попало в руки незадачливого Мастера.

– Могу, конечно…

– Скажи, а чей это серп? – как бы между делом спросил Митя, приходя в себя и борясь с желанием выхватить оружие из рук парня.

– Чей? Да… да вон. Ее, – он кивнул в сторону костра, куда Митя старался больше поворачиваться.

На этот раз Василиса танцевала в обнимку с Маргаритой, и обе умирали со смеху.

– Василисин? – прошептал Митя, не веря своим ушам. – Он принадлежит Василисе Умновой?

– Эта которая? Рыжая? Да не-е-ет. Вон та, вторая. Огненная. Это она дала мне эту рухлядь. Не знаю, поможет ли заточка такому старью!

– Маргарита… – произнес Сева почти беззвучно и вновь уставился на Муромца. В его голове по кусочкам начала собираться большая картинка.

* * *

Маргарита падала с ног, но продолжала кружиться вокруг костра, боясь остановиться и действительно рухнуть на землю. Не хотелось прекращать веселье – ей давно не было так хорошо. Высоко в небесах сияли звезды, ночь стояла теплая, звучала волшебная музыка, расстраивало лишь то, что она не знала слов ни одной из песен и не могла подпевать. Нежно-розовое платье, которое ей сшила Параскева и за которое пришлось отдать треть своих скудных сбережений, сейчас казалось прекрасным произведением искусства. Она сама сделала на поясе и на подоле вышивку в виде маленьких цветочков и была очень довольна своим нарядом.