Тёмные самоцветы

ГЛАВА 4

В последние несколько дней с колоколен Кремля на волю было отпущено около тысячи снежной белизны голубей во здравие государя. Эти птицы порхали повсюду, и московиты крестились на них, прозревая в их чистоте образ Святого Духа. В церквах постоянно распевались все сочиненные Иваном псалмы. Их гармоничный строй призывал людей к благочестию, правда, дивные звуки молитвенных песнопений быстро гасили студеные мартовские ветра.

Прошедшая ночь была для Ивана особо мучительной, и он учащенно дышал, а руки его так тряслись, что плохо удерживали самоцветы, сиявшие перед ним в открытых ларцах. В свои пятьдесят три властелин всея Руси выглядел ветхим, неприбранным стариком. Он охрип от стенаний, от него исходило зловоние, и Борис Годунов его чувствовал, прижимаясь щекой к холодному полу казначейской палаты.

— Батюшка, — сказал он. — Дозволь своим лекарям тебя посетить, а также митрополиту.

— Зачем? — сварливо поинтересовался Иван. — Ведь колдуны определили мне срок. Он наступает не сегодня, а завтра. Вижу, вы уже заждались. Но потерпите: завтра я вас покину. — Он прижал к груди громадный рубин с таким напряжением, словно хотел, чтобы тот, пройдя сквозь ребра, заменил ему сердце.

— Батюшка, верить в это все равно что отрицать милосердие Божие, — возразил осторожно Борис, не зная, чего ожидать от царя, уже, похоже, лишившегося остатков здравого смысла.

Иван устремил на него жесткий взгляд.

— Бог теперь слушает лишь попов, желающих моей смерти. Да, это так, я знаю! Они просят Господа меня истребить за то, что я не хочу объявить их верховного пастыря патриархом. Но они этого не дождутся! Нет, нет!

Борис замер, решив ничему не противоречить, чтобы не гневить своенравного старика, и заговорил лишь тогда когда тот, отложив рубин в сторону, занялся яшмовым медальоном, на полированных гранях которого играли солнечные лучи.

— Еще, государь, тебя хочет видеть твой венгр. Он вырастил для тебя новый камень.

— Камень? Способный рассеять бесовские чары? — В глазах Ивана мелькнул проблеск надежды. — Отвечай, этот камень таков?

— Не ведаю, батюшка, — сказал несколько громче, чем надо, Борис. — Знаю лишь, что алхимик принес его и ожидает за дверью. — Он надеялся, что караульные, замершие у стен казначейской, запомнят его слова и сообщат о них дознавателям, если случится что-то дурное. Ракоци ему нравился, но вдруг он и впрямь подослан к царю, чтобы лишить того жизни. Так думают многие, да и момент сейчас подходящий. Заговоры готовят годами, а осуществляют в один краткий миг.

— Если мне камень понравится, я приму его дар. Если же я усмотрю в нем проклятие, иноземца запорют тяжелым бичом, разбивающим кости до мозга. — Царь Иван поигрывал длинной связкой нешлифованных изумрудов. — Скажи ему это, пусть сам решает, идти ко мне или нет.

Борис тяжко вздохнул и поднялся на ноги, отчаянно сожалея, что ему нельзя отряхнуть от пыли совсем еще новенький расшитый золотой нитью кафтан. Царю могло показаться, что он отгоняет заразу, последствия чего были вполне предсказуемы и ужасны.

— Передам все в точности, государь.

Иван отпустил его взмахом руки, уже поглощенный осмотром великолепного турмалина, тускло сиявшего розовато-зеленым огнем.

На этот раз Ракоци оделся весьма однотонно. Все облачение его было черным: доломан, ментик, кунтуш, рейтузы и сапоги. Черным же был и нагрудный сапфир, и лишь рубиновая печатка на пальце малиново тлела, чем удивительно походила на уголь, вынутый из раскаленной печи.

— Что государь? — спросил он, пренебрегая правилами этикета.

Борис неопределенно пожал плечами.

— Не знаю, что и сказать. Если ему покажется, что самоцвет хорош, вам выйдет награда, хотя и неясно какая, если же получится по-другому, вас запорют кнутом. — Он потупился, изучая носки своих татарских сапожек, потом угрюмо прибавил: — Решайте сами, идти к нему или нет. Это его слова.

— А что бы вы посоветовали? — осведомился Ракоци, ничем не показывая, насколько его взволновало услышанное.

— Я? — Борис вздохнул. — Я не знаю. Гляжу на него и не понимаю, что с ним содеется через миг.

— Так, — хмыкнул Ракоци и кивнул. — Стало быть, выбора мне не оставили. — Он прошелся по узкому коридору вдоль шеренги молодцеватых стрельцов, затем развернулся на каблуках и вновь подошел к Борису. — Что ж, проводите меня к нему. Если я не пойду, он заподозрит неладное, и все это кончится тем же кнутом.

— Вы могли бы бежать, — сказал Борис со смешком, но глаза его были серьезны.