Через какое-то время я поняла, что мне совершенно все равно, который сейчас час, и время суток. Я перестала кричать и слушать тоже. Все, что я делала – это шла, ела слизь, падала, забывалась, потом снова шла. Пещеры менялись вокруг меня, но я плохо замечала как именно. Они вроде то становились совсем гладкими, то обрастали наростами и сталактитами, были похожи на штольню и тут же теряли всякие границы. Но, по-прежнему, я не слышала ничего и никого, кроме себя. Тот звук, побудивший меня начать это безумное путешествие под уральскими горами – исчез совсем, и я уже сомневалась, был ли он на самом деле, или это мое воображение сыграло со мной злую шутку. Мелькали странные мысли, что такими темпами, я добреду до Москвы, и вывалюсь в районе какой-нибудь станции метро. Мое веселье по этому поводу прерывалось только приступами кашля, которыми пересохшее горло пыталось остановить это безобразное к нему отношение.
В уме навязчиво прокручивался один и тот же детский стишок, иногда я бормотала его вслух, чтобы услышать человеческий голос, пусть даже свой собственный осипший: