Тёмные

В этот свой приезд граф, против обыкновения, появился близ нашей псарни, чего обычно тщательно избегал. И – он смотрел на нас. Изучая. Оценивая. С интересом. Так смотрят не на врага – на того, кто может принести пользу.

Отец-настоятель сопровождал его. Запах графа нес в себе страх и ярость. Запах настоятеля – сомнения и желания, определить которые мы не могли… Но эти желания мне не понравились. Было в них что-то, напоминающее запах прелой соломы из нашего детства, свербящее в носу.

Второй, не сдержавшись, фыркнул.

Отец-настоятель встал перед нами и негромко произнес:

– Дети мои…

– Да, отец, – ответил за всех Первый, склонив перед ним голову.

Лицо стоящего позади него графа на мгновение перекосилось – чуть ли не впервые на нашей памяти он не смог сдержать изумления.

***

Мы шли в авангарде – семеро псов, чернее тьмы, сверкая глазами, оскалив пасти, дыша пламенем.

– …Если Господь будет милостив к нам, вам не придется вступить в бой, – сказал фра Пьетро, прощаясь. – Увидев вас, шествующих во главе войска, враги дрогнут и побегут. Но для этого вы должны выглядеть устрашающе, во славу Господа.

О да – мы выглядели устрашающе. Настолько, что за солдатами, шагающими позади нас, приходилось следить, дабы они не бросились бежать в противоположную сторону.

– …Но что, если запах крови сведет нас с ума, – спросил Первый. – Будет ли убийство – грехом?

– Убийство на поле брани не есть грех, – ответил ему фра Паоло. – Это война. Вы защищаете наши земли и наших людей, как истинные воины Божьи.

Сейчас фра Паоло ехал рядом с нами, плечом к плечу, и его присутствие поддерживало и ободряло меня и моих братьев.

…Возможно, враги и впрямь дрогнули и побежали бы, будь перед нами пехота. Но войску графа противостояла конница. Тяжеловооруженная, боевая, разогнавшаяся конница.

И на глазах у лошадей были шоры.

Передний ряд, почуяв наш запах, все же дрогнул и замедлил ход, но отступать им было некуда, сзади шла следующая волна, остановить ее было невозможно – и два войска столкнулись.

Мы внезапно оказались в самой гуще боя.

Закричали умирающие лошади, напоровшиеся на копья.

Уши заполнили вопли, лязг железа и хруст костей.

Острый, горячий запах крови хлынул в наши ноздри.

И семь глоток в один и тот же миг исторгли яростный рык, заставивший и врагов, и соратников содрогнуться.

Свору псов Господних впервые спустили с цепи.

Я плохо помню, что было потом. Прыжок, удар лапой, впиться в лошадиное горло, рвануть – и дальше, и снова прыжок, крик солдата, руку которого сдавили мои зубы, фонтан крови, выдох пламени, шипение паленой плоти…

Это не было похоже на наши сны.

Это ни на что не было похоже.

На нас не было управы, не было силы, мы шли сквозь вражеское войско, как семь раскаленных ножей сквозь масло.

И это было хорошо.

…К реальности меня вернул горестный вой, издаваемый одним из моих братьев. Через миг к нему присоединился второй, а еще через мгновение взвыл я сам, задрав морду к небу.

Лапы Первого обнимали бездыханное тело фра Паоло.

Отец-настоятель исповедовал нас.

Да, некрещеным нелюдям недоступно таинство исповеди – но как еще было назвать тот горестный рассказ, который мы поведали нашему единственному оставшемуся наставнику?

И как, кроме отпущения грехов, назвать его утешения и повторяющиеся слова о том, что убийство на поле брани – в Божьей воле. И то, что мы сделали – добро и благо…

Больше мы не участвовали в битвах. Этого попросту не требовалось. Граф выиграл войну, дав одно-единственное сражение.

Земель, принадлежащих монастырю, стало много больше. В монастырские ворота рекой потекло добро.

И конечно, не последнюю часть его составляло мясо, нужное нам для пропитания.

В наших снах мы снова и снова рвали, кусали, жгли – и снова и снова выли над телом учителя и друга.

***

Мы сидели в ряд, все семеро, склонив головы. От запаха ладана было трудно дышать. Отец-настоятель принимал сан епископа. Наше присутствие на церемонии, судя по уклончивым ответам фра Пьетро – а точнее, судя по его запаху во время этих ответов, – вызвало много шума и толков, но настоятель был непреклонен.

Псы Господни должны сидеть рядом с ним в миг его славы.

Из книг и слов фра Пьетро и фра Паоло мы знали, что сан епископа означает признание достоинств и благочестия того, кому он достается.

Но, сколько я ни принюхивался, запаха покоя и святости не чуял. Лишь запах прелой соломы, смешивавшийся с ароматом ладана.

– …Это враг нашей святой церкви, – его преосвященство, отец-епископ стоял у окна, сгорбив плечи. – Он упорствует в ереси.

– Но вы же не хотите послать туда… – Фра Пьетро не договорил.

Его преосвященство вскинул руку:

– Только для устрашения. Не для казни, упаси вас Господь, отец-настоятель!

Он обернулся к нам и окинул взглядом, полным любви и гордости:

– И конечно, только одного из них. Для подобной миссии более чем достаточно.

Знакомый прелый запах щекотал наши носы.

***

Не так уж много было врагов у нашей святой церкви – но все же не один и не два раза я отправлялся с миссией устрашения, являя собой живое воплощение гнева Божьего, грозящего пасть на голову ослушников.