Тёмные

В отличие от царя, «петушок» смерть принял достойно. Он отомстил. Он успел вырвать Дадону ноздри, выклевать глаза и пробить клювом темя. Но птица отомстила лишь одному. Я же отправила в геенну их всех. Предводители северной саранчи мертвы, все трое. И мертв тот, четвертый, что пытался их уберечь от беды.

Дверь каземата со скрипом отворяется. Я поднимаюсь на ноги, чтобы встретить палачей стоя. Я…

…тяжело оседаю на каменные плиты. Мне нечем дышать – сдавленная ужасом глотка не пропускает воздух. Задыхаясь, я смотрю на того, кто застыл на пороге. На мертвеца.

– Завтра тебя сожгут, Шемаха, – говорит он. – Ты хотела моей смерти и потому умрешь. Клянусь, мне жаль тебя. Не твоя вина, что я оказался предусмотрительнее вас всех.

– Зачем ты здесь? – выдавливаю я из себя.

– Хотел спросить, что ты подсыпала мне в вино. Белладонну я распознал по вкусу, но там было и нечто иное.

– Полынь, – шепчу я обреченно. – Цветы горькой полыни.

– Что ж, – царевич усмехается, багровый шрам, перечеркнувший мясистую щеку, кривится, гнется дугой. – Привкус мне пришелся по нраву, я прикажу отныне подавать мне вино с полынью. Покойный братец из твоих рук кубка бы брать не стал. Он был слишком осторожен и слишком труслив. А я с детства приучал себя к ядам – отравы и зелья для меня безвредны.

***

Он стоит в десяти шагах и с ухмылкой смотрит на меня, привязанную к столбу и обложенную хворостом.

Младшенький собирался убить брата, а себя выдать за мертвого. Он знал, что птица сирин всегда мстит убийце того, кто ее выкормил. Он предвидел, как потерявший голову от горя и гнева, опоенный приворотным зельем царь обойдется со скопцом. Он прогадал: старший царевич оказался не тем простаком, за которого с усердием себя выдавал. Он сам проделал то, что приготовил для него младший. Проделал моими руками.

Палач подносит к хворосту пылающий факел.

– Шемаха, – окликает меня царевич. – Знаешь, о чем я думал вплоть до этого мига?

Я молчу. Мне ли не знать, о чем думает убийца перед тем, как казнить свою жертву.

– Я думал, не помиловать ли тебя.

– Что? – шепчу я. – Что ты сказал?

– Мне было ладно с тобой. Я подумывал, не стоит ли тебя помиловать и жить с тобой, как с женой. Ты могла бы стать мне хорошей парой.

– И что же? – отчаянно кричу я. – Что ты решил?!

Царевич усмехается мне в лицо. То ли с грустью, то ли с издевкой, не поймешь.

– Решил, что тогда ты однажды ночью меня зарежешь. Прощай.

Первые языки огня лижут мне ноги.

Виктория Колыхалова Жнец

Яркий блик от белой больничной лампы скользил на самом кончике острой иглы и превращал дрожащую на нем каплю в ослепительный бриллиант.

«Почему… Ну почему сестра всегда держит шприц так близко… так, что я могу рассмотреть все подробности?! Да еще так долго натирает мне руку ваткой?! Колола бы уже скорее!»

Лиза очень боялась уколов. Причем ее пугала не столько боль, сколько вот это тягостное ожидание – бесстрастное лицо медсестры, едкий спиртовой запах и раскачивающийся перед глазами шприц с желтоватой жидкостью и иглой со сверкающей каплей на самом кончике.

«Еще секунда, и я закричу!» – подумала Лиза. И тут же под кожу всунулось холодное острие, и покатилось по вене толченое стекло. Девочка тихонько всхлипнула – не от боли, от жалости к себе. Она давно привыкла к постоянным капельницам, но этот укол ей делали не часто – через день-два. Лиза не знала, что за лекарство заключено в стеклянной полости шприца, но его ядовитая желтизна, растворенная в крови, неизменно сковывала тело, затягивала в сон, при этом не давая уснуть от делавшихся вдруг ужасно громкими звуков, слепящего света обычно тусклых ламп, от приступов клаустрофобии вперемешку с панической боязнью пространства, обступившего погруженную в сумерки больницу… Из-за этого укола Лиза не могла выйти на улицу, погулять в больничном парке, что было единственным ее развлечением. Вместо этого ей приходилось старательно отворачиваться от мерзкого зрелища – как медсестра совершает какие-то манипуляции с большим игрушечным зайцем – то ли втыкает в его покорное тельце бесчисленные иглы, то ли тренируется делать посмертный разрез…

Лиза лежала с закрытыми глазами. Вопреки ожиданиям, привычных ужасных ощущений до сих пор не возникало. Только молчаливая возня медсестры с несчастным зайцем заставляла девочку хмуриться. Ее неподвижность в конце концов убедила сестру, что все в порядке, и та встала из-за стола, со скрежетом отодвинув стул к стене. Девочка с минуту чувствовала на себе ее пристальный взгляд, потом громко хлопнула дверь, и удаляющиеся шаги сестры затихли в коридоре.

Не веря своему счастью, Лиза подняла сначала руки, потом поочередно ноги – тело было легко и послушно. Улыбаясь до ушей, она соскочила с койки и подбежала к окну. Теплый летний вечер быстро перетекал в бархатистую ночь, но Лизе так хотелось хоть на минутку выбежать в парк, вдохнуть свежего остывающего воздуха…

Девочка тихонько открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Теперь нужно только бесшумно проскользнуть мимо других палат и дежурной медсестры.