Тёмные

Юный бродяжка ничему не удивляется. Он сталкивается с невероятными явлениями и фантастическими событиями, но встречает их с холодной, расчетливой решимостью. Потому что покинувший дом понимает: во всех обитаемых мирах нет ничего невероятнее и фантастичнее человека, добровольно покинувшего родной дом.

***

– Доброго-предоброго дня, Лилечка! Тебе и твоей прелестной спутнице!

Он появился из ниоткуда. Только что рядом сновали раздраженные, усталые люди, отряхивались от липкого снега, шмыгали носами, шумные и нервные. А уже в следующую секунду вокруг ни души, и даже ветер утих. На опустевшем тротуаре, перегородив девочкам дорогу, стоял долговязый хиппи с длинными по-русалочьи рыжими волосами, шторками спадающими на узкие плечи. Вытертые джинсы заправлены в тяжелые ботинки, куртка-ветровка распахнута настежь. Под ней – грубой вязки зеленый свитер со странным узором: то ли замком, то ли католической церквушкой, над которой латиницей вышито «HAMELN 1284».

Пропустив приветствие мимо ушей, Лиля ответила довольно грубо:

– Мы спешим, Дудочник. Освободи проезд.

Хиппи проигнорировал дерзкий тон девчонки, бывшей лет на двадцать моложе и килограммов на сорок легче. Продолжил как ни в чем не бывало:

– Давно тебя не видел, – Дудочник говорил с едва заметным акцентом, похожим на прибалтийский. – Я смотрю, сезон уже начался?

Он деликатно поклонился Галке. Та не удержалась, ответила шутливым книксеном. Лишь лицо Лили, омраченное нескрываемым недовольством, портило атмосферу всеобщей вежливости.

– Губу закатай, – вместо ответа огрызнулась Лиля. – Эта не из твоих.

– А вот сейчас мы и узнаем…

Галка с интересом следила за их перепалкой, не понимая правил игры, но чувствуя, что уже стала ее частью. Или же была ею с самого начала. С ловкостью фокусника хиппи извлек из воздуха продолговатый футляр. Щелкнула плотная крышка, и в длинных пальцах застыла тонкая, побелевшая от времени дудка. Узкие губы обхватили мундштук, и по полой трубке потек воздух, превращающийся по пути в нереальные, чародейские звуки. Дудочник заиграл.

Галка никогда не думала, что играть можно так. Она словно присутствовала при акте творения. Не простого «придумывания», а самого настоящего созидания, оставляющего после себя извилистый след на широкой ладони Вселенной. Странным образом вместе с волшебной музыкой из флейты вырывались слова незнакомой песни, грустной, но при этом яростной и непримиримой. А еще немного страшной:

Дети уходят из города к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями.
В ранцы попрятав Диккенсов и Дюма…[5]

Он знал о детях все, этот долговязый хиппи, бродячий уличный музыкант в свитере с растянутым горлом. И он знал все о ней, Галке Евсеевой. Все ее маленькие секреты, интимные тайны и глупые мечты. Лукавые зеленые глаза-рентгены просвечивали Галкину душу насквозь, наполняя ее тягучим, малинового цвета стыдом. Ей хотелось оказаться в этом чудном домике у него на груди, стать поближе к его огромному, гулко стучащему сердцу, и в то же время она до смерти боялась этого. Но томительная музыка тянула за собой, точно впившиеся под кожу рыболовные крючки. А двери то-ли-замка-то-ли-церк-ви распахивались, выпуская на зеленую шерстяную поляну свитера подозрительно молчаливую ребятню, и хмурые сутулые взрослые следили за своими чадами сквозь витые узоры кованых решеток, украшающих арочные окна, и плясал, отбивая языческий такт раздвоенными копытами, рогатый флейтист с кошачьими зелеными глазами…

Слова песни растворялись в вечернем воздухе, звеня комариным облаком. Галка удивленно утерла рукавом набежавшую в уголок рта слюну. Дудочник уже давно не играл. Деловито убирая удивительную поющую флейту в футляр, он разочарованно мотнул патлатой головой:

– Да, Лиль, твоя правда – не моя она… Слишком сильно сопротивляется. Что-то их с каждым годом все меньше и меньше. – Дудочник печально вздохнул. – А жаль, эта симпатичная…

Нечто в его голосе или во взгляде, которым он мазнул по ее открытым коленкам, осело в Галкином животе куском льда – тяжелым и угловато-острым. Дудочник вынул из заднего кармана джинсов зеленый берет. Неприятный ощупывающий взгляд гулял по Галкиному телу, пока музыкант небрежно разглаживал мятый фетр у себя на макушке. Сунув футляр под мышку, Дудочник элегантно отсалютовал двумя пальцами от виска:

– Auf Wiedersehen, meine Frаulein!

Девочки молча провожали нескладную фигуру глазами, пока та не пропала за очередным изломом уличной архитектуры. Как только зеленый берет исчез, Лиля подхватила Галку под локоть и настойчиво потащила по улице. Вновь поднялся улегшийся было ветер.

– Хорош, чертяка, – неожиданно по-взрослому отметила Лиля. – Чертовски хорош, черт возьми! Будь у меня мозгов чуть поменьше, сама бы за ним ушла…

Совершенно внезапно Галка задумалась: а куда и зачем уводит детей безработный взрослый мужик с неприятным взглядом?

– А что происходит с теми, кто не сопротивляется?