Тёмные

Тропинка мало-помалу уходила от берега, огибала трухлявые скальные выросты и упрямо лезла вверх, как будто тем, кто ее протаптывал когда-то, тяжко дышалось у земли, и они карабкались в гору, не жалея ног. Справа сквозь листву все настойчивей пробивались сполохи небесного стробоскопа. Сучья, стволы и папоротники высвечивались на миг точеными силуэтами, рисовались гравюрой, потом снова выцветали в обычный смешанный лес. Все кругом пухло от зелени, но какой-то усталой, замученной собственной ненужностью: Андрея грызло чувство, что все это притворное изобилие разбросано по склонам специально для него, что обычно здесь ничего нет, и природе лень прорабатывать задник, но сейчас, чтобы помучить забредшего человека, она старательно рассеяла на его пути кочки, гнилые бревна и угловатые камни, как неумелый игровой дизайнер. В игре по всему этому топаешь, не глядя. В реальной жизни каждое препятствие надо переступать, надо беречь голую пятку и еще помнить о змеях. Бабушка и отец не выпускали его из дому без сапог до колен. Укусит – никто тебя не откачает. До ближайшего приличного села тридцать километров по глуши, до нормальной больницы – восемьдесят. Да, права Светка, в слово «турист» тоже можно вставить букву «х», если постараться. Сидел бы на своем четвертом этаже и не выкобенивался, готовил лоботрясов к единому государственному. Скорбел бы по увядшей любви. Так нет же, поперся на родину предков, чтобы доказать себе что-то. И вот доказал. Отрицательный результат – тоже результат.

На очередном булыжнике подошва осиротевшего «адидаса» взбунтовалась и весело поехала вниз. Андрей, не успев среагировать, нелепо замахал руками и рухнул на тропу. Туфель с визгом отскочил.

И только сейчас, когда его грубо выдернули из сладкой пропасти самобичевания, стало ясно, что никакой тропы уже и нет. Спереди – бледные лесные цветы, гнилой валежник и поросшие лишайником камни, позади то же самое. С обоих боков – молодые тонкие березы и лиственницы, перемежающиеся корявыми кустами и редкими деревьями-патриархами. Видимость сошла на нет. Он где-то читал, что бинокулярное зрение появилось у мохнатых пращуров человека, чтобы дать им возможность видеть сквозь пышную растительность – рентген без рентгена. Но сейчас его могли бы окружать глухие стены – непонятно, как ему удавалось продираться через этот бурелом раньше. И с какой стороны он пришел, непонятно тоже. Стволы, перекореженные и прямые как флагштоки, выпирали из земли где попало, на разных уровнях. Местность во всех направлениях и повышалась, и понижалась сразу. Его могла спасти гроза, но стоило мелькнуть этой спасительной мысли, как на лоб ему упала первая капля дождя, потом вторая, и через миг-другой зеленые покровы уже кропили его фильтрованной моросью. Где-то там, над кронами, били неоновые разряды, но под древесный балдахин они просачивались лишь отголосками, отовсюду и ниоткуда.

Андрей присел на ближайший валун, стылый и шершавый. Теперь торопиться было некуда. Заблудился – ну и что с того, не тайга же. Выбрал курс и пилишь, пилишь, пилишь. В конце концов куда-нибудь выпилишь. А может, и нет. Как дед Егор с этим своим Тарасом. Ушли в августе девяносто девятого по ягоды, да так и не вернулись. Бабушка говорила, волки. Хотя на кой им летом люди? Темная история, в общем. Двое человек – и как в воду канули. Только в лес. Может, конечно, никто особо и не искал. И это еще местные. А тут какой-то городской задохлик без определенных занятий. Его хоть видел кто-нибудь в деревне? Туфель и то завел больше знакомств, но и его вряд ли хватятся.

Он не мог сказать даже, что за растения обступили его в дождливом полусвете, хотя любил выставлять себя ботаником в изначальном, благородном, смысле слова. Стопка справочников, распечатки из Интернета – и вот теперь он худо-бедно опознавал душицу, зверобой, кровохлебку и пустырник, но не смог бы подобрать имени ни стройному серому деревцу с зубчатыми листьями, ни прозрачно-желтому большому цветку, от которого даже в дождь тошнотворно-сладко пахло, ни горбатому гиганту, давшему приют двум ничтожным фигуркам, человечьей и звериной.

В ровном шуме дождя ему чудились всевозможные посторонние звуки. Урчание моторов, которых здесь быть не могло – ближайшая дорога на противоположном краю долины, железка еще дальше. Свист авиационных турбин. Рев плотины. Это уже реальней, но ненамного: хотя ощущение времени ему тоже отказало, столько пройти он просто не мог. Еще, разумеется, шаги со всех сторон – сначала осторожные, потом все более наглые, ведь он здесь один и не сможет отбиться. От кого?