Тёмный карнавал [переиздание]

Он поднял свечу. Иметь бы сильные зубы, острые резцы. Или даже сильные руки, или сильный ум. Вот бы уметь, как Сеси, во время сна, лежа в кровати, отправлять свой разум в свободный полет. Но нет, он экземпляр несовершенный, хворый. Он даже (Тимоти вздрогнул и придвинул к себе свечу) боится темноты. Братья презрительно фыркают, на него глядя. Бион, и Леонард, и Сэм. Их смешило, что он спит в постели. Сеси — другое дело, ей требуются вольготные условия, в частности постель, без этого невозможны странствования разума. Но Тимоти — отчего бы ему, подобно прочим, не спать в замечательном полированном ящике? Но нет! Мать позволяет ему все: собственную кровать, комнату, собственное зеркало. Неудивительно, что семья сторонится его, как святого с распятием. Хоть бы крылья проросли из лопаток! Тимоти обнажил и осмотрел спину. И снова вздохнул: ничего похожего. Не дождешься.

Снизу доносились интригующие звуки. Во всех коридорах, на потолках и дверях шуршал черный креп. По лестнице с балюстрадой вползал запах горящих черных свечей.

Голос матери, высокий и твердый. Голос отца, отдающийся эхом в сыром погребе. В старый загородный дом входит Бион, волоча за собой большущие, в два галлона, кувшины, в которых булькает жидкость.

— Мне нужно на прием, Паучина, — сказал Тимоти.

Паук закрутился на шелковой нити, и Тимоти почувствовал себя одиноко. Он будет наводить глянец на ящики, искать поганки и пауков, развешивать креп, а когда начнется прием, никто не посмотрит в его сторону. Чем меньше обращать внимание на неудачного отпрыска, тем лучше.

В нижнем этаже из конца в конец дома пробежалась Лора.

— Возвращение! — кричала она весело. — Возвращение! — Ее шаги звучали одновременно всюду.

Тимоти снова миновал комнату Сеси; она спокойно спала. Она редко когда спускалась вниз. Большую часть времени проводила в постели. Милая Сеси. Тимоти хотелось спросить: «Где ты сейчас, Сеси? И в ком? И что происходит? Ты за холмами? А там что делается?» Но он молча отправился в комнату Эллен.

Та сидела за столом, перебирая локоны разнообразных цветов — светлые, рыжие, темные, — а также обрезки ногтей, которые собрала, когда работала маникюршей в салоне красоты Меллин-Тауна, в пяти милях отсюда. В углу лежал крепкий ящик красного дерева с ее именем.

— Ступай прочь, — сказала она, не поднимая взгляда. — Мне не работается, когда ты глазеешь.

— Канун всех святых, Эллен! — Тимоти старался быть приветливым. — Только подумай!

— А! — Эллен раскладывала обрезки ногтей в белые мешочки и снабжала этикетками. — Тебе-то что за радость? Перетрусишь только! Возвращайся-ка в постель.

Тимоти зарделся.

— А кто за меня будет драить ящики, украшать дом и прислуживать за столом?

— Если не пойдешь, будет тебе завтра в постель дюжина сырых устриц, — прозаическим тоном пообещала Эллен. — До свиданья, Тимоти.

Со злости Тимоти кинулся по лестнице сломя голову и наткнулся на Лору.

— Смотри, куда тебя несет! — выкрикнула она сквозь стиснутые зубы, откуда выглядывали головки миниатюрных гвоздиков; она развешивала на дверях — забавно, правда? — искусственные букетики аконита. — У дяди Эйнара душа уйдет в пятки! — кричала она всем, кто ей встречался.

Она умчалась. Тимоти подбежал к открытой двери подвала и втянул ноздрями шедший оттуда дух сырой земли.

— Папа?

— Пора! — крикнул снизу отец. — Скорей сюда, а то не успеем подготовиться к их приходу!

На миг задержавшись, Тимоти прислушался к бесчисленным шумам в доме. Братья, под разговоры и споры, прибывали и отбывали, как поезда на станции. Если долго простоять на одном месте, перевидаешь всех домочадцев, проходящих мимо со всякой всячиной в бледных руках. Леонард с черным медицинским чемоданчиком. Сэмюэл — под мышкой его привычная черная книга, большая и пыльная, — несет запас черного крепа. Бион то и дело наведывается на улицу, к фургону, и приносит новые бутыли.

Отец, начищавший ящик, остановился, бросил хмурый взгляд и протянул Тимоти тряпку. Постучал по большому ящику красного дерева.

— Давай-ка отполируй вот этот, чтобы нам перейти к следующему. На сон без просыпу.

Навощивая поверхность, Тимоти заглянул внутрь.

— Дядя Эйнар — мужчина крупный, да, папа?

— Угу.

— Какого роста?

— Скажем, как раз с ящик.

— Семь футов?

— Хватит болтать языком.

Тимоти довел ящик до блеска.

— А весит он двести пять.

Отец присвистнул.

— Двести пятнадцать.

— Для крыльев тоже нужно место!

Отец пихнул его локтем.

— Халтуришь. Вот так надо. Смотри.

Около девяти Тимоти вышел на улицу, где стояла обычная октябрьская погода. Под порывами то теплого, то холодного ветра он два часа бродил по лугам, собирая поганки и пауков.

Он миновал фермерский дом. «Знать бы вам, что в нашем доме творится!» — сказал он, обращаясь к освещенным окнам. Взобрался на холм и стал смотреть на далекий город, готовившийся ко сну, на далекий белый круг церковных часов. Город тоже ни о чем не знал.

Домой Тимоти принес много банок с поганками и пауками.