Тёмный карнавал

— Дуг? — снова произнес он, поскольку я все еще молча стоял на крыльце, опустив руки, — Это ты?

Вот он, миг, ради которого я сюда приехал.

Где-то глубоко внутри я всегда знал, что не воспользуюсь своим оружием. Да, я принес его с собой, но меня уже опередили время, возраст и череда маленьких и оттого более страшных смертей…

Бах.

Шесть выстрелов в сердце.

Но не из пистолета. Лишь мои губы прошептали звуки пистолетных выстрелов. И с каждым выстрелом лицо Ральфа Андерхилла старилось на десять лет. Когда я произнес свой последний выстрел, ему было уже сто десять.

— Бах, — шептал я. — Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.

Его тело вздрагивало от каждого выстрела.

— Ты убит. Господи, Ральф, ты убит.

Я повернулся, спустился с крыльца и уже вышел на улицу, когда он окликнул меня:

— Дуг, это ты?

Я не ответил и зашагал прочь.

— Ответь мне! — слабым голосом кричал он. — Дуг! Дуг Сполдинг, это ты? Кто это? Кто вы?

Я подхватил чемодан и скрылся в ночи, наполненной песнями сверчков, и в темноте лощины перешел через мост, поднялся по лестнице и зашагал дальше.

— Кто это? — в последний раз донесся до меня его рыдающий голос.

Отойдя уже далеко, я оглянулся.

Во всем доме Ральфа Андерхилла горел свет. Как будто после моего ухода он обошел все комнаты и зажег все лампы.

По другую сторону лощины я остановился на лужайке перед домом, в котором когда-то родился.

Затем поднял несколько камешков и сделал то, чего не делал никто за всю мою жизнь.

Я швырнул эти камешки в окно, за которым я просыпался каждое утро в течение первых моих двенадцати лет. Я выкрикнул свое имя. Я позвал самого себя, как друга, выйти играть среди бесконечного лета, которого уже нет.

Я стоял и ждал ровно столько, чтобы тот другой, юный я спустился вниз и присоединился ко мне.

А потом быстро, опережая рассвет, мы выбежали из Гринтауна и, благодарение Богу, понеслись обратно, назад в Настоящее, чтобы не расставаться с ним до конца моих дней.

Желание © Перевод О. Акимовой

Снежный шепот коснулся холодного окна.

Огромный дом заскрипел от порыва неведомо откуда прилетевшего ветра.

— Что? — спросил я.

— Я ничего не сказал. — За моей спиной, у камина, Чарли Симмонс спокойно встряхивал попкорн в большой металлической миске. — Ни слова.

— Черт возьми, Чарли, я же слышал…

Ошеломленный, я смотрел, как падающий снег укрывает далекие улицы и пустынные поля. Подходящая ночка для бледных привидений, заглядывающих в окна и бродящих вокруг дома.

— Тебе померещилось, — сказал Чарли.

«Померещилось? — подумал я, — Может ли сама природа подать голос? Существует ли язык ночи, времени, снега? Что происходит между мглой, которая снаружи, и моей душой, находящейся здесь?»

Ибо там, во мраке, казалось, незаметно, не освещаемая благодатным светом ни луны, ни фонаря, садится на землю целая голубиная цивилизация.

А может, это снег ложится с мягким шорохом или прошлое, наслоения забытых лет, нужд и отчаяния вырастают в горы тревог и наконец находят свой язык.

— Господи, Чарльз. Только что, могу поклясться, я слышал, как ты сказал…

— Что сказал?

— Ты сказал: «Загадай желание».

— Я?

Он рассмеялся, но я не обернулся на его смех; я упорно продолжал смотреть на падающий снег и рассказал Чарльзу то, что мне было суждено…

— Ты произнес: «Эта ночь — особенная, прекрасная и загадочная. Так загадай свое самое лучшее, самое заветное, самое необычное желание, идущее от самого сердца. И оно сбудется». Так ты сказал.

— Нет. — Я увидел, как его отражение в зеркале покачало головой. — Том, ты уже с полчаса стоишь как завороженный, глядя на снегопад. Это огонь в камине гудит. Желания не сбываются, Том. Хотя… — Он запнулся, а потом с некоторым удивлением добавил: — Черт, ты ведь все-таки что-то слышал, да? Ладно. Давай выпьем.

Кукурузное потрескивание прекратилось. Чарльз налил мне вина, к которому я не притронулся. Снег все падал и падал за темным окном, словно белые облака дыхания.

— Почему? — спросил я. — Почему мне пришло в голову именно слово «желание»? Если не ты его произнес, тогда кто же?

«В самом деле, — подумал я, — что там за окном и кто такие мы? Двое писателей, поздно вечером, одни; друг, оставшийся у меня переночевать; два старых приятеля, любители поболтать о всяких привидениях, испробовавшие все обычные психологические трюки вроде столоверчения, карт таро и телепатии, весь этот хлам, накопленный годами тесной дружбы, но пересыпанный кучей насмешек, шуток и праздных дурачеств.

Но то, что сегодня происходит за окном, — думал я, — кладет конец шуткам, стирает улыбки с лица. Этот снег — ты только взгляни! — он хоронит под собой наш смех…»