Тёмный карнавал

Ребенок все смотрел и смотрел на мистера Бенедикта, и мистер Бенедикт чувствовал себя под этим взглядом свечой на ветру. Мистер Бенедикт был столь ничтожен. Все, что живет и движется, вызывало у него тоску и острое желание униженно извиняться. Он постоянно соглашался со всеми, никогда не отваживался спорить, повышать голос, говорить «нет». Кем бы вы ни были, если на улице вам встретится мистер Бенедикт, его маленькие испуганные беспокойные глаза будут смотреть на ваши ноздри, или разглядывать ваши уши, или изучать кромку волос — но никогда не встретятся с вами взглядом. И он будет бережно сжимать вашу ладонь в холодных руках, словно бесценный дар, и говорить: «Вы несомненно, бесспорно, воистину правы».

Но что бы вы ему ни говорили, у вас останется ощущение, что он не услышал ни слова.

И теперь, стоя на крыльце, мистер Бенедикт сказал мальчику, пристально глядящему на него: «Ты милое, прелестное дитя», — из страха, что он, мистер Бенедикт, вдруг придется ребенку не по душе.

Мистер Бенедикт спустился с крыльца и вышел за ворота, даже не взглянув в сторону своей маленькой покойницкой. Он оставил это удовольствие на потом. Очень важно, чтобы все происходило в правильной последовательности. Что толку думать о телах, которые лежат там и ждут, когда мистер Бенедикт приложит к ним свои умелые руки. Нет, лучше делать все так, как заведено, день за днем. И он вступил в бой.

Он в точности знал, куда пойти, чтобы распалить свой гнев. Он всегда проводил полдня, гуляя по маленькому городу, от места к месту, и чувствуя, как превосходство живых соседей переполняет его, как собственная ничтожность грызет его изнутри, омывает реками пота, завязывает сердце и разум в тугие трепещущие узлы.

Он беседовал с мистером Роджерсом, аптекарем. Праздные утренние разговоры ни о чем. И все крошечные шпильки, обидные интонации, оскорбления, которые мистер Роджерс отпустил в его адрес, мистер Бенедикт бережно сохранял в душе. У мистер Роджерса всегда была наготове новая гадость для человека, чье ремесло — обряжать покойников. «Ха-ха», — смеялся мистер Бенедикт над очередной шуточкой, и ему хотелось кричать, кричать беспощадно и жестоко. «А, вот и ты, мертвяк», — сказал мистер Роджерс в то утро. «Мертвяк, — повторил мистер Бенедикт. — Ха-ха».

Выйдя из аптеки, мистер Бенедикт наткнулся на мистера Стьювисанта, подрядчика. Мистер Стьювисант взглянул на свои наручные часы, чтобы проверить, сколько времени он может потратить на Бенедикта, прежде чем отправляться на деловую встречу.

— А, Бенедикт, привет! — крикнул Стьювисант, — Как бизнес? Должно быть, выматывает до смерти? Уловил соль? Я сказал: «Должно быть, выматывает до…»

— Да-да. — Мистер Бенедикт тихонько хохотнул. — А как ваш бизнес, мистер Стьювисант?

— Бенни, старина, скажи-ка, а почему у тебя руки такие ледяные? Ты когда руку пожимаешь, так прямо холодом пробирает. Должно быть, только что бальзамировал фригидную бабу, да? А ты неплохо устроился. Эй, слышал, что говорю? — рыкнул мистер Стьювисант, тяжело хлопая Бенедикта по спине.

— Прекрасно, прекрасно, — умоляюще произнес мистер Бенедикт, и на лице его блуждала бесплотная улыбка. — Доброго вам дня.

Так и продолжалось, одна встреча за другой. Мистер Бенедикт беспомощно метался от соседа к соседу. Он был озером, куда кидают что попало. Люди начинали с маленьких камушков, а потом, не дождавшись от мистера Бенедикта возражений, не дождавшись, чтобы гладь озера хотя бы чуточку сморщилась, начинали бросать кирпичи и булыжники. Но в озере по имени мистер Бенедикт не было дна, и как они ни старились, не могли вызвать ни всплеска, не могли насыпать мель или остров. Озеро было безответным.

День прошел и принес мистеру Бенедикту еще большую боль и беспомощность. Он продолжал бродить от дома к дому, встретился и поговорил еще с несколькими соседями. Он ненавидел себя, и эта ненависть доставляла ему неподдельное удовольствие. Но он продолжал свои блуждания, подгоняемый не столько мазохизмом, сколько мыслью о наслаждении, которое обещала приближающаяся ночь. И потому он вновь и вновь подставлялся под насмешки этих тупых, надутых задир и кланялся им, и бережно, будто нежные пирожные, брал их руки в свои и держал на уровне пояса. Ему ничего не было нужно от них — кроме насмешек.

— А, вот и ты, мясник! — приветствовал его мистер Флингер в гастрономической лавке. — Как там твоя трупная солонина и маринованные мозги?

Унижение набирало силу, как музыка. Крещендо унижения. И когда прозвучал финальный гром литавр оскорбления и самоуничижения, мистер Бенедикт бросил отчаянный взгляд на часы, увидел, что время пришло, и побежал назад через весь город. Теперь он был в апогее формы, он был готов: готов к работе, готов сделать то, что должно быть сделано, готов насладиться. Страшная часть дня позади, прекрасная вот-вот начнется!

Сгорая от нетерпения, взбежал он по ступеням покойницкой.

Комната ждала, словно укутанная свежевыпавшим снегом. Белые сугробы и едва угадываемые очертания того, что покоилось в сумраке под простынями.

Дверь распахнулась.