Тёмных дел мастера. Книга третья

— Его у-ме-ни-е… — прошуршали вдруг несколько пар лап огромных волков, пронёсшихся где-то невдалеке от поляны. — …Полученное от искры… самого первого его предка… — продолжили за них птицы, чирикавшие на ветвях неподалёку и носившиеся быстрыми стайками между ними, — сумевшего изготовить такое…Оно же тоже вечно… разве нет?.. — И, словно набиравший силы круговорот фраз, подобные звуки стали всё больше и больше окружать маленького человечка, стоявшего посреди поляны, прорываясь уже отовсюду: — Раздуваемая с каждым поколением… эта специальность… эта искусность… в обращении с-одним-и-тем же инструментом… принадлежащая не зверю, но-созданная-лишь по воле человека… пережила их всех… И в конце-концов-явила на свет того, кто одним-своим усердием одним-своим старанием… и ничем более… пробил стены их прежних-родовых-возможностей-проломил врата забвения-и преодолел отпущенный ему земной удел-заслужив-тем-самым право… выжить… став кем-то иным-если на то будет его воля…

— И что же говорит его «воля»? — недоверчиво и презрительно поинтересовался у этих звуков гном.

…Но поскольку его сущность больше не обременена законами его порочной стаи… Она стала больше… Она вырвалась из них… И пришло время для поворота… этого цикла… —

Глава 5

Если вы перестали делать какие-то вещи просто для удовольствия, считайте, что вы больше не живете.

Эрнест Хемингуэй

— Спесивая тварь! — возмущённо проверещала солидная немолодая дама в бордовом платье с оголёнными плечами, поспешно вылетев на улицу вслед за вырывавшейся из её рук полураздетой девицей, которой на вид никак нельзя было дать больше семнадцати-восемнадцати. Крутясь и извиваясь, та в конце концов всё же как-то сумела освободить из её крепкой хватки свой тонкий локоток и, прокричав ей на прощанье хемвионское «палентруас» вкупе с чисто сентусским «поганая стерва!», тут же зацокала своими изящными женскими полусапожками по каменной мостовой на противоположную сторону улицы, попутно добавив к своей вычурной фразе, что больше на этот «гадюшник» она не работает.

— Ну и катись! Всё равно вернёшься-я! Только я тебя назад… — продолжила было во весь голос пререкаться с ней дама в бордовом, стоя у дверей небольшого двухэтажного здания с развешанными на его каменных стенах ажурными стяжками из сиреневой ткани, но, оглянувшись по сторонам, ненароком вспомнила о приличиях, поскольку эта улица была общественной, и лишь тихо (но от этого не менее злобно и ядовито) прошипела — …теперь ни к каким чертям не возьму!

Возвращаясь обратно, раздражённая женщина нарочито громко хлопнула за собой дверью и, только когда снова оказалась внутри своего уже давно истерзанного магическим светом и стойким запахом сигарного дыма заведения, смогла на несколько секунд приглушить ту суетливую заразу, что много лет назад звалась её девичьей совестью. Ныне же, глядя на её шикарные жемчужные волосы, заплетённые по последней гилийской моде в неаккуратную «корзинку», на немолодое, однако всё ещё упрямое лицо, на пухленькие плечи и руки, можно было заключить, что эта совесть давно превратилась в застоявшуюся избирательность и скупую прозорливость, особенно когда дело казалось женской наживы. Исчезая из глубоких мужских карманов, деньги буквально так и лились к ней в руки, благодаря многолетнему опыту обольщения и ведения её маленького хозяйства.