Тётя Мотя

Частушки и музыка наконец смолкли, Тетя оглянулась, кроме русско-народных людей остальную часть толпы в основном составляли туристы. Здесь соединилось не меньше трех автобусов. Один был, видимо, школьный — несколько мальчишек прямо на ходу пытались играть в салочки, чуть подальше шли две-три стайки девчонок, где-то наверняка растворились и старшие, но сейчас им было не до воспитательного процесса. Тут же топала группа хорошенько укутанных в шубы соотечественников, в основном женщин средних лет, кое-кто из них неумело пытался поддержать веселье, покрикивал и пританцовывал на ходу. Рядом семенила цветная стайка иностранцев в нелепых меховых шапках, купленных, видимо, уже в России — и похоже было, что только этим, в основном немолодым и ухоженным людям все здесь было действительно в радость — и музыка, и морозец — они активно притопывали в такт частушкам и даже пытались хлопать.

— The real Russian carnival, not Caribbean one but…. — различила вдруг Тетя, судя по интонации, явную остроту, но дальше не разобрала, продолжение унес ветер. Она оглянулась, шутил ладный человек лет шестидесяти, в оглушительно зеленой куртке и цигейковой шапке, из-под которой торчала аккуратно подстриженная белая челка. Он шел под руку с мужчиной помоложе в черных круглых очках, который в ответ громко расхохотался.

Вскоре они вышли к окраине совсем небольшого города, к реке.

— Мама, смотри, Страшила! — крикнул Теплый. — Он, что ли, мылся?

И засмеялся, довольный своей шуткой. Над толпой и в самом деле выпрыгнул Страшила, видно, он был здесь и прежде, но только теперь его подняли повыше. Соломенный, с нарисованными черными глазами, длинными ресницами, носом-кнопкой и торчащими во все стороны желтыми волосами, Страшила был одет в платье из мешковины, а на голове у него красовался синий платочек. Теплому Тетя до сих пор повязывала платок после мытья.

— Какой же это Страшила, это Масленица! — громко, не глядя на Теплого, отчеканила ярко накрашенная женщина в косматой шубе и круглой меховой шапке, с решительным лицом прошагавшая мимо них, вперед. Теплый не стал спорить, тем более что Косматой было не до него — она то и дело окидывала колонну хозяйским взглядом, повелительно сказала что-то мишкиному поводырю и тут же взвизгнула в такт музыке, выкрикнув нечто вроде «эйх!».

— Пойдешь ко мне жить? Аб-бажаю маленьких мальчиков! — раздался вдруг хриплый голос. Над Теплым склонилась Баба-яга, с накладным крючковатым носом и черной повязкой на глазу. Яга, кажется, сильно мерзла, она пританцовывала на ходу и постукивала зубами.

— Нет, я с мамой! — Теплый струхнул, вжался в Тетю.

— Экой ты пугливой! — Баба-яга фамильярно потянула Теплого за плечо.

— Мама, отдашь мне сваво мальчонку? Я его на печке спать уложу, на компьютере в игры с ним поиграю!

Яга подмигивает и хулигански хохочет — ей, похоже, лет двадцать. Но Тете не до смеха, она вдруг видит: глаза у Теплого странно, нехорошо блестят, он, кажется, заболевает или просто переутомился, надо бы…

Она не успевает. Теплый кричит:

— Мама, прячемся! Бежим!

— Подожди, а как же Масленица? Не хочешь посмотреть, как ее сжигают? И блины…

Но Теплый уже мчится в обратную от шествия сторону, летит, не оглядываясь, прочь. Тетя бросается за ним.

Да, так уже было однажды, прошлой зимой, год назад, они возвращались из цирка, отправились туда в первый раз. Теплый, обожавший зверей, был переполнен впечатлениями и, когда они вышли после представления на улицу, болтал без умолку — вспоминал, захлебываясь, как тигры прыгали через огненное кольцо, как слон качал на хоботе клоуна, и все время дул в тещин язык — каждый раз язык издавал неприятный резкий звук. Тетя просила его прекратить, он прекращал на минуту, а потом дул снова, тогда она вырвала наконец у него дудку, сунула в карман. Теплый закричал: «Отдай, отдай, пожалуйста!»

— Вот еще! Дома отдам.

Он сейчас же заплакал, закричал и кинулся от нее вперед. Слава богу, горел зеленый свет, Теплый мгновенно перебежал дорогу, широкий Ломоносовский проспект, не глядя по сторонам, и — растаял в толпе. Теплый, ангел небесный, самый послушный мальчик на свете, сорвался с тормозов. Почему? Она бежала за ним, снова увидела, как мелькнула его синяя курточка, неподалеку от метро, и тут же пропала. Она носилась вокруг круглого здания, мимо торговцев цветами, киосков с фруктами, книжного развала, вглядывалась в лица — Теплый исчез. И все никак не могла никого спросить: «Вы не видели мальчика, мальчика в синей курточке?» — и сделать характерный жест, отмеряя рукой маленький рост. Не поворачивался язык. Жутко было услышать ответ: «Нет, мы не видели». Что значило бы примерно: «Не видели, потому что его больше нет на этой земле».