Тёзка

Небо из лилового становится темно-синим, деревья и соседские дома теряют объем, превращаются в черные силуэты. Уже пять часов, а муж все не звонит. Ашима набирает номер его квартиры, но там включается автоответчик. Она звонит через десять минут, потом еще через десять. Все тот же ответ, записанный ее голосом: «Меня нет дома, пожалуйста, оставьте сообщение». Она не оставляет сообщений. Повесив трубку, она начинает думать, куда он мог зайти по дороге. Может быть, в аптеку за лекарствами? В магазин за продуктами? К шести часам она больше не в состоянии ждать, вызывает оператора, просит соединить ее с Кливлендом, затем называет телефонистке название больницы, которое ей дал Ашок. Ей нужен кабинет неотложной помощи, но к телефону все время подходят разные люди и переводят ее звонок дальше, дальше.

— Мой муж, — повторяет она. — Нет, он не пациент. Он был у вас сегодня на обследовании.

Она повторяет по буквам фамилию, как делала это уже сто тысяч раз в своей жизни: «г», как «галка», «н», как «ночь»… Она ждет, держа трубку у уха, в течение двадцати минут, нервничает, боясь, что муж как раз в это время звонит ей из дома. Линия разъединяется, Ашима снова набирает номер. Наконец, на другом конце провода раздается совсем молодой женский голос, на слух — девушка не старше ее Сони.

— Я прошу прощения за то, что заставили вас ждать. С кем я разговариваю?

— Меня зовут Ашима Гангули. Мой муж, Ашок Гангули, приходил к вам сегодня в приемную. А с кем я разговариваю?

— Прошу прощения, мэм. Я прохожу интернатуру в этой больнице, при мне поступил ваш муж.

— Я уже более получаса жду на телефоне, а мне просто надо узнать: мой муж уже ушел или он все еще у вас?

— Прошу прощения, мэм, — повторяет растерянный голос. — Мы пытались до вас дозвониться.

И молодая женщина на другом конце провода говорит Ашиме, что пациент Ашок Гангули, ее муж, скончался.

Скончался? Слово напоминает Ашиме о сроках хранения книг на дому, они так же «кончаются». Смысл его не доходит до ее сознания.

— Да нет же, это, должно быть, ошибка, — говорит Ашима с легким смешком, качая головой. — Кто скончался? Мой муж сам пришел к вам, у него просто болел живот, он хотел проконсультироваться у врача.

— Простите меня, миссис… Гангули?

Ашима слушает, как молодая женщина рассказывает ей про симптомы инфаркта, у ее мужа он был обширным, врачи делали все, что могли, но спасти его не удалось. Может быть, она хочет пожертвовать его внутренние органы? И еще, есть ли кто-нибудь в Кливленде, кто мог бы идентифицировать тело? Вместо того чтобы ответить, Ашима внезапно вешает трубку, прервав женщину на полуслове. Она прижимает трубку к рычагу, боясь оторвать от телефона руку, чтобы страшные слова не просочились наружу. Она смотрит на свою чашку с чаем, на чайник, который выключила три часа тому назад, чтобы его пение не мешало разговору с мужем. Ее начинает трясти, так сильно, как будто температура в доме вдруг упала на двадцать градусов. Она хватается за сари, закутывается в него, как в шаль. Потом встает и идет по дому, зажигая все огни, которые попадаются на ее пути, включая свет в гараже и на крыльце, как будто она ждет гостей. А потом возвращается на кухню и видит стопку открыток, на каждой из которых написано имя ее мужа. Слезы начинают застилать ей глаза. Она поднимает телефонную трубку и не может вспомнить номер сына, который могла бы набрать и во сне. Щурясь, трясущимися руками раскрывает телефонную книжку. На работе его нет, в квартире тоже, и она ищет номер Максин. Он находится под двумя «Г»: Гоголь Гангули.

Соня прилетает из Сан-Франциско, чтобы побыть с матерью. Гоголь летит из аэропорта Ла-Гуардиа в Кливленд в одиночестве. Он улетает первым рейсом на следующее утро. В самолете он сидит отвернувшись к окну, разглядывая снежные поля Среднего Запада, изгибы рек, которые в лучах солнца кажутся покрытыми блестящей фольгой. Самолет, пролетая, оставляет за собой на земле бегущую тень. В самолете много свободных мест: в это время суток он заполнен в основном менеджерами среднего звена в костюмах, работающими на своих лэптопах или читающими газеты. Гоголь не привык к местным перелетам, к узкому салону, к своей маленькой сумке, которая легко поместилась на полке над сиденьем. Максин предлагала поехать с ним, но он отказался. Он не хотел делить горе с человеком, который почти не знал его отца, видел его всего лишь раз в жизни. Максин проводила его до Девятой авеню. Непричесанная, заспанная, в пальто, наброшенном поверх пижамы, она обхватила его руками, прижалась к его груди. Гоголь снял деньги в банкомате, остановил такси. Большинство людей в городе, включая Джеральда и Лидию, еще спали.