Типичный Петров

Ну, дает… Но вообще-то она и раньше была настолько же откровенна: чего уж только про своих родителей, про сестру свою она мне не рассказывала в свое время! А теперь у нее новый родственник появился, и его она точно так же рассекречивает… Между тем Катю начинают со всех сторон обступать наши ребята, тоже заматеревшие за минувшие годы. Они стали проще в комплиментах. Довольно прямолинейно выражают сожаления, что такую бабу пропустили: “Слышь, Кать, будешь проводить тендер на любовника, имей дядю Витю в виду”. И такие знаки внимания она охотно приемлет, входя в роль королевы бала. Ну конечно… Когда я, распуская язык, рассказывал Беатрисе, что есть такая девушка Катя, которая ко мне тянется, то Бета спокойно, без язвительности, добавляла: “И не только к тебе”. Правильно! И мне пора, наверное, отчаливать.

Однако стоит мне только двинуться в сторону от пиршественных столов, как Катя поднимает руку вверх и длинной ладонью своей делает отрицательный знак: не надо уходить без нее! Терпеливо жду, когда она выберется из опутавшей ее сети жадных взглядов и дружеских прикосновений к разным частям тела. Глазищи сияют во всю синь, щеки пунцовеют.

– Моя шкура – вот эта, – указывает она в гардеробе на длинную норку с голубоватым оттенком. И сумка у нее, оказывается, из такого же точно меха. Ну, это уж блажь… Дурят богатенькие.

Подавая манто, я случайно касаюсь ее наэлектризованных плеч. Ты что делаешь, Петя? Забыл шахматное правило “тронул – ходи”?

И вот мы снова движемся по нашим неизменным линиям – от Малого проспекта к Среднему, от Среднего к Большому. Всходим на мост

Лейтенанта Шмидта, где обычно Катя начинала делиться своей девичьей дурью, такой смешной, трогательной, порой рискованной и выходящей за рамки приличий… Выберется ли и теперь ее душа из дорогостоящей шкуры?

– А помните, Юрий Николаевич, как мы с вами пиво пили на

Конногвардейском бульваре, на скамейке? Жара была страшенная. Я тогда сушкой подавилась, закашлялась, и вы меня по спине хлопнули. А потом по этому же месту так нежно меня погладили…

Нет. Но делаю вид, что помню. У меня самого с Катей больше не летние, а осенне-весенние, демисезонные воспоминания связаны. Как мы по желтым листьям шагали. Как через лужи помогал ей перешагивать-перепрыгивать. Как пьянил нас запах талого снега.

– Да, – она продолжает. – Я надеялась, что за этим какие-нибудь еще жесты последуют, но вы меня проводили до моего дома на Вознесенском и у дверей совершенно официально распрощались. У себя в комнате, снимая прилипшую к спине майку, я оглянулась в большое зеркало старого бабушкиного гардероба: нет ли там следа от вашей ладони.

Конечно, не было. И я, помню, тогда в ванную не пошла, залегла спать грязная, чтобы новое состояние как-то зафиксировать.

А когда замуж вышла, долгое время не могла почувствовать себя женщиной в полной мере. Не удавалось расковаться. И вот однажды ночью, когда муж ко мне приблизился, я вдруг вспомнила все это: пиво

“Невское”, скамейку, вашу ладонь на спине… Кое-что моя фантазия, конечно, дорисовала: в полусне мне привиделось, что вы меня в спину целуете, плотно прижавшись сзади. И тут блаженство пролилось на меня теплым дождем. Так что у меня с вами была гораздо большая близость, чем вы можете предположить…

Мы уже прошли Поцелуев мост и сворачиваем на Декабристов. До

Вознесенского проспекта – минут десять. Опять обидеть женщину официальным прощанием? Призрак страсти, невидимкой шагающий между нами, засуетился, и Катя отвечает – не то ему, не то мне:

– Я не там теперь живу. Родители в отъезде, и я должна сегодня весь их ботанический сад полить: юкку, кактусы и прочее. А потом уже домой: через два часа мне Ваську кормить.

С ума сойти! До чего же щедра женщина! И Васька вовремя накормлен будет, а до того она готова еще и старого знакомого угостить своим роскошным теплым телом…

Но как тебе, девочка, объяснить мое сложное настроение? Я безумно польщен тем, как ты приглашаешь меня в свое тело. Да еще в домашнем

Эдеме, среди пальм и кактусов. Но ты при этом, сама того не ведая, заберешься ко мне в душу и там останешься. Мой сладко-горький, райско-адский опыт дает веские основания для такого прогноза.

Нет презерватива для души.

А в душе уже нет свободного живого места…

Мою заминку, молчание мое Катя читает мгновенно.

– Вы, Юрий Николаевич, не бойтесь. Я вас насиловать не собираюсь.

Нет у меня такой проблемы, чтобы с мужиком перепихнуться. Мне романтики хочется, тонкости чувств, понимаете? Когда созреете, позвоните, пригласите пива выпить, и, пожалуйста, по спине меня снова погладьте. Ладно?

Приближаемся к дому, в первом этаже которого за это время поселился ресторан с баром – сколько же их теперь в городе развелось, не счесть! Знакомый срезанный угол (снаружи дома он скруглен) с входной дверью, а рядом – совсем новая скамейка типа садового дивана, толстой железной цепью прикованная прямо к каменной стене. Катя быстро-быстро стирает помаду с губ бумажным платочком.

– Ну вот и прощаться пора. Чтобы вы не терзались, беру всю ответственность на себя.