Тир Нан Ог

– Фея, – разулыбался Ксар. – Знаково и красиво!

В роддом за Лерой и девочками они приехали втроём. Мама Люда ждала их возвращения у Кораблиных, Савелов был в море, а тётя Лика путешествовала по Индии.

– Лера – мать, – гневно укорила Ксаверия мама Лиля. – Ты б хоть узнал, хочется ли ей называть свою дочку Феей!

– А зачем её спрашивать! – рассмеялась издевательски мама Зита. – Она добрая, с ней можно и не считаться! Сперва отец её гнобил, теперь, вот, он подключился! Мелкий деспот!

– Слушай, мама Зита, не напрягай! – взмолился Ксаверий. – Не порть настроение! Лера согласна.

– Она спорить не привыкла, вот и согласна, – парировала мама Зита, но смолкла, и все трое засияли улыбками навстречу бледной, но очень счастливой Лере. Совершенно новой Лере. Какой-то особенно большеглазой, большеротой, ушастой. Невыразимо прекрасной в сочетании всех этих деталей, ибо детали пребывали в гармонии меж собой и – гармонировали с состоянием души Леры.

– Ой, а кто это у нас такой маленький? – заворковала мама Зита, принимая один из свёртков от медсестры. Второй свёрток уже был в руках у мамы Лили. – Что это за девочка такая красавица?

– Потом будем рассматривать! Дома! – заторопила всех мама Лиля. – Мотор ждёт!

И, ступая осторожно, мамы со свёртками двинулись к ожидавшему их такси. Ксаверий задержался перед Лерой, силясь вникнуть в суть произошедших в ней перемен. И понял. Он, каким был, таким и остался – горделивым, радостным, в душе – напуганным необратимыми переменами в жизни. Лера стала Вселенной. Микровселенной, из недр которой вышла двойная звезда, чтобы развиться в две будущие микровселенные.

Развиваться микровселенным предстояло в однокомнатной квартирке Кораблиных. Тётя Лика предложила молодой семье свои двухкомнатные хоромы – на время своего отсутствия – но уезжала она ненадолго, и Ксар предпочёл кочёвке туда-сюда какие ни есть, а родные стены. В квартирке Кораблиных стало тесно, шумно и суетно, и мама Лиля перебралась жить к маме Зите, оставив молодых с их двойной радостью. Конечно, все три мамы что ни день приезжали помогать Лере, но мамы работали, и основную часть дня Лера проводила втроём с малышками. Ксар делал, что мог. Он старался быть полезным. Забегал домой между утренней репетицией и вечерним спектаклем, стирал пелёнки и убаюкивал дочек, чтобы Лера могла поспать хоть немного. По ночам ей это не удавалось. Ночи были апогеем их пелёночного ада. То одна, то другая крошка принимались кричать, и Лера, едва успевшая прилечь, вскакивала менять подгузники, ворковать и кормить. Лера осунулась, пополнела и – отдалилась от Ксара. Так, по крайней мере, ему казалось. Она слишком уставала, чтобы с прежним интересом выслушивать его рассказы о театре. Ее отрешённость вкупе с чередой ночных бдений, отразились и на характере Ксаверия. Он перестал ощущать себя счастливым. Ксаверий всё чаще ловил себя на преступной мысли, что ему не хочется после работы домой. Там его ждал не отдых, а испытание; кошмар под названием «радости отцовства», быт, посвящённый младенцам и только им. Умом Ксар понимал, что иначе и быть не может, что он не четвёртый лишний в семье, а можно сказать, опора, одна из ключевых фигур. Но до роли столпа Ксар психологически не дорос. Как-то ночью, проснувшись от рёва наперебой, он подумал: «Уж лучше б я пошёл в армию!». Устыдился себя, но ничего не смог поделать с охватившим его чувством обречённости: чужие жизни перечеркнули собственную его, Ксара, жизнь, навсегда подчинили её себе! Бессонные ночи сделали его раздражительным, а просьбы Леры – погулять с детьми, сопроводить их с малышками к врачу – воспринимались как нагрузка почти непосильная. Он стал срываться. Орал на Леру, что с него и на работе хватает нервотрёпки. Там аврал за авралом, а помреж – козёл отпущения, так теперь и дома – ни секунды покоя! Жить – когда, где?! Восстанавливать организм?! Или так и будет Ксар сновать между двумя дурдомами, пока не рухнет от изнеможения?!

Прокричавшись, он успокаивался, каялся жарко, рвался сделать что-нибудь по хозяйству, и Лера, поблагодарив за намерение, отсылала его немного поспать. Пусть он только спустит во двор тяжёлую двойную коляску, и они с девчонками пару часов погуляют. Легче не стало, и когда дочки выбрались из пелёнок. Они принялись осваивать мир и требовали повышенного внимания. Марфа ещё способна была сосредоточенно перебирать свои младенческие игрушки, но Дорофея всё время куда-то лезла, что-то роняла, падала или же приставала к Марфе. От истошного, в две глотки, рёва Ксару и самому хотелось завыть белугой и он орал на Леру: «Заткни ты их, наконец! У меня сейчас мозги вытекут через уши! Хочешь стать молодой вдовой?!». И Лера принималась успокаивать всех – и дочек, и Ксара. Лера и не думала повышать на Ксара голос, что-то объяснять или доказывать. Она глядела на него, как на старшего из своих детей, и улыбалась всепрощающе.

С этой улыбкой на устах она его и покинула.