Тиран

— Некоторые наши земледельцы берут землю по гутирамасу. Это не аренда — скорее вступление в семью. Узы верности, не связанные с оплатой. — Эвмен пожал плечами. — Крестьяне, связанные гутирамасом, лучшие работники — но и самые требовательные. Судебные иски, приданое — повторю, они считают себя членами семьи, вроде усыновленных двоюродных братьев.

Киний развел руки.

— У меня нет для тебя земли, кузнец. Я не владею землей.

Кузнец потер шею.

— Мы конченые люди, — сказал он и показал на беженцев-синдов с севера. — Одних из нас приняли Жестокие Руки, другие никому не принадлежат. Ни семьи, ни хозяйства. Ушли с дымом. — Он поднял голову и встретился взглядом с Кинием. — Меня выбрали вожаком. Да? У меня ничего нет. Я предлагаю тебе себя и их. Я ищу смерти, но для них я ищу жизни. Ты слышишь, что я говорю?

Киний кивнул, сожалея, что с ним нет Ателия, но Ателий со Страянкой и отрядом Жестоких Рук гоняется за своей мечтой — табуном лошадей. Никия он спросил:

— Мы можем их прокормить?

— Пятьдесят человек? Пожалуй, можем. Но кем они будут? Слугами? У нас их достаточно.

Никий поднял брови.

Киний кивнул. Он сделал знак кузнецу:

— Как тебя зовут?

— Темерикс, — ответил тот.

Киний нахмурился. Вмешался Эвмен:

— У синдов это Гефест.

— Пойдем со мной, — сказал Киний.

Наконец он нашел предлог побывать у царя.

В сопровождении Темерикса и Никия он поднялся по холму в царский лагерь. Никто не остановил их у ворот. Сам царь сидел на передке повозки и смотрел на Матракса. На траве Кам Бакка, подобрав под себя кожаную юбку, пила травяной настой.

— Киний! — сказал царь, вставая. Его радость была искренней.

Киний остановился, по-военному приветствовал царя и вывел вперед кузнеца. Он в нескольких словах объяснил положение дел, а царь внимательно смотрел на него, потом стал задавать кузнецу вопросы — на языке синдов, с акцентом.

Кузнец отвечал односложно.

Царь повернулся к Кинию.

— Если ты это сделаешь, могут возникнуть трения с Жестокими Руками — это его клан. Мне кажется, что пока мы воевали, они проскочили через дыру в горшке. Этот человек говорит, что ты спас его отряд, и он хочет дать тебе клятву верности. — Недовольство царя было очевидно. — Если я позволю ему это, я сделаю тебя его повелителем. А я не уверен, что готов делать тебя повелителем — думаю, это оскорбит мою двоюродную сестру. Страянка не простит ни мне, ни тебе. Зная это, примешь ли ты его клятву? Станешь его повелителем?

Киний покачал головой.

— Я не хочу быть ничьим повелителем.

Царь явно растерялся. Потом сказал:

— Стоит мне подумать, что я знаю вас, греков, как вы изумляете меня. Вам нужно голосовать, чтобы принять участие в войне, в которую вы и так уже вовлечены… и вы можете владеть рабом, но не можете принять клятву верности.

Киний посмотрел царю в глаза.

— Я не буду его повелителем, — сказал он. — Я могу взять его и его людей на службу псилоями[87]; я буду им платить и кормить их. А когда вернется Страянка, я прослежу за тем, чтобы те, кто захочет перейти под ее руку, сделали это.

Царь кивнул и потер подбородок. Он заговорил с синдом, и немного погодя кузнец кивнул. Он протянул Кинию руку, и они обменялись пожатием. Никий увел кузнеца, чтобы найти для него и его отряда место в лагере — не на сыром берегу реки, где те провели несколько дней.

— Какие новости? — спросил Киний, когда они ушли.

Царь взглянул на Матракса, потом на Кам Бакку. Все трое смотрели в глаза друг другу, не включая в свой круг Киния. Потом разом повернулись к нему.

— Мы гадали, скоро ли ты придешь, — сказал царь.

Киний взял одну из стрел царя и поднес к солнцу.

Наконечник с тремя остриями — каждое загнуто — откован из бронзы.

— Мне нужно было снова стать гиппархом, — сказал он наконец. — То, что мы сделали на собрании… последствия будут сказываться очень долго. В сущности, мы сместили архонта.

— Который, возможно, уже мертв, — сказала Кам Бакка на своем странном, с ионийским акцентом, греческом.

— Ты это видела?

— Я вижу чудовище в море травы. Но люди многое мне рассказывают.

Царь кивнул, и Киний почувствовал ту же отчужденность, что в походе против гетов, только еще более глубокую. В глазах царя была боль.

— Мне тоже пришлось ввязаться в драку, Киний. Сегодня у меня есть мертвые — слишком много мертвых. Потому что, как ты сказал, Зоприон быстро учится. Фессалийская конница раздавила Жестокие Руки — в простой ловушке. Сто пустых седел и рассерженный клан.

Киний склонил голову.

Царь продолжал:

— Этих людей убил твой тиран. Будь ты со своими советами здесь, они бы во второй раз не отправились так опрометчиво, так слепо.

— Или все равно отправились бы, — заметил Матракс, сурово пожав плечами. — Не придавай этому такое значение, господин. Мы наносили раны и получили в ответ пчелиный укус.

Царь снова повернулся к Кинию.

— Как ты и предсказал, он быстро учится. Лодку подхватило течение, верно? Теперь я должен плыть, пока не прибуду к цели или не разобьюсь о скалы. Битва близко, так, да? — Он посмотрел на обоих. — Теперь я вынужден дать бой, который был вам нужен.