Он занял отрог холма сразу к югу от царского стана; этот отрог, точно каменный полуостров, вдавался в глубокую реку севернее брода. Палатки ольвийских воинов стояли аккуратным квадратом, с линией для лошадей и еще одной — для костров, а за кострами темнел ряд ям — уборные. Словно из учебника — математическое упражнение, ставшее явью. Диодор показал на другой квадрат со стороной примерно в стадий, к северу от холма, обозначенный прочными кольями и почти без сакских лошадей.
— Это для гоплитов, когда они придут.
— Отлично, — похвалил Киний.
Он прошелся вдоль костров, здоровался с теми, кого знал, пожимал руки и купался в их радости от встречи с ним.
В центре лагеря стояла крытая повозка.
— Царь подарил тебе, — сказал Диодор.
От колес до толстых боковых досок повозка была выкрашена в синий цвет. Войлок крыши темно-синий, ярмо, рассчитанное на четырех быков, тоже синее. Сзади к войлочному клапану вели ступеньки.
Киний передал лошадь рабу и заглянул внутрь. Кибитка маленькая — в ширину чуть больше роста человека и вдвое длиннее. Внутри ложе, прикрепленное к стене и накрытое покрывалом — опять войлок с изображениями оленей, лошадей и грифонов, — и низкий стол. Пол устлан толстым слоем сакских ковров и подушек.
— Я позволил себе в первые ночи проверить крепость этого ложа, — сказал Диодор. Он улыбнулся. — Просто чтобы убедиться, как это.
— Ну и как?
— Отлично. Хочется тут и остаться. Клянусь богами, Киний, я рад, что ты приехал. Если когда-то мне казалось, что я легко заменю тебя, я ошибался. Тысячи кризисов ежедневно…
Его перебил Эвмен, пожав руку Кинию, он повернулся к Диодору.
— Нам сказали, что сегодня мы получим зерно для боевых коней. Где его получить?
Диодор обеими руками показал на Киния.
— Добро пожаловать на греческую Излучину, гиппарх, — сказал он. — Теперь ты начальник.
Он сделал вид, будто снимает с плеч и взваливает на плечи Киния огромную тяжесть, и Эвмен, Филокл и Ателий рассмеялись.
Киний улыбнулся.
— Диодор, где распределяют зерно?
— Понятия не имею, — ответил тот.
— Так иди узнай, — все с той же улыбкой сказал Киний.
Диодор покачал головой.
— Почему я сам не додумался?
Первая неделя Киния в лагере на Большой Излучине стала непрерывным унижением. Его люди, почти достигшие совершенства благодаря непрерывным зимним занятиям и продолжавшие напряженно упражняться в лагере, были не хуже любого когда-либо существовавшего отряда греческой конницы. Саки оказывались неизмеримо лучше.
Киний видел саков в состязаниях, видел, как они стремительно несутся по равнине, стреляя для удовольствия. Но он никогда не видел, чтобы сотня воинов вместе с лежащими рядом лошадьми оставалась совершенно невидимой, пока вожак не свистнет в костяной свисток: не успеет свист стихнуть, а все сто воинов уже подняли своих лошадей и сидят в седлах. Это был лишь один из приемов, которыми пользовались саки, богоравные наездники, и Киний теперь прекрасно понимал, почему поэты древности считали их кентаврами.
На второй день вернулась с охоты Страянка с десятком воинов. Она холодно взглянула на него и предложила состязание в метании копий.
— Я готовилась, — сказала она по-гречески.
Он выступил почти так же хорошо, как в первый раз, поразив мишени-щиты пятью из шести копий; последнее копье прошло на ладонь выше. Страянка проскакала расстояние до целей быстрее и ни разу не промахнулась. Глаза ее сверкали, когда она сошла с кобылы.
— Вот так! — сказала она.
«Я пять лет упражнялся, чтобы так метать», — подумал Киний. Но он скрыл разочарование и поздравил ее.
Она улыбнулась.
— Проигравший должен одарить победителя, — заявила она.
Киний отправился к своей повозке и вернулся со своим первым мечом, добычей из Экбатаны, клинок которого починил. И протянул меч ей.
Ателий заговорил, Страянка ответила. Они перебросились несколькими фразами, пока Страянка вертела оружие в руках.
— Ты делаешь дары, как вождь, — сказала она по-гречески, — как царь. Я видела тебя во сне, Киниакс.
— А я тебя. Я ношу твой дар, — сказал Киний, и ее глаза устремились к рукояти его меча.
— Хорошо! — сказала она.
Махнула плетью своим спутникам, те сели верхом и, крича и стреляя, поскакали по траве.
— Милая женушка! — сказал Филокл.
— Почему мне никогда не приходило в голову, ухаживая, дарить мечи? — спросил в пространство Никомед.
— Вам что, нечем заняться? — полюбопытствовал Киний.
На четвертый день в лагерь прибыл клан Черной Лошади — тысяча воинов в доспехах и восемь тысяч лошадей. Киний впервые увидел знатных скифов в военном облачении.
Первые сто воинов — свита вождя — были в кольчугах от плеч до колен, в тяжелых кожаных плащах с бронзовыми и железными пластинами, нашитыми внахлест, как чешуя или черепица. У самых богатых такие же доспехи прикрывали грудь коней; на головах греческие шлемы, закрывающие все лицо, с огромными султанами.
Каждый из этой сотни ехал на вороном коне. Они были великолепны: и вооружение, и лошади не хуже, чем у лучших персидских всадников. У каждого в горите лук, тяжелое копье и пара легких копий.
Никий, стоя рядом с Кинием, горько сказал:
— Во имя Аида, а мы-то им зачем?