Тирания ценностей

В качестве своего рода замены добродетели предлагается ценность. Еще до Первой мировой войны произошла попытка «реабилитации добродетелей» в философии ценностей (Макс Шелер в 1913 году). После Первой мировой войны понятия и идеи философии ценностей проникли в учение о государстве и конституции Веймарской конституции (1919-1933) и стремились истолковывать конституцию и ее основные права как систему ценностей. Практическое правосудие тогда еще воздерживалось от этого. Только после 1949 года, после Второй мировой войны немецкие суды стали широкомасштабно обосновывать свои решения понятиями философии ценностей.

В практическом отношении речь при этом идет о вполне целенаправленном ином истолковании основных прав граждан, об их так называемом воздействии на третьих лиц и непосредственном гражданско-правовом действии, и об имеющем большие последствия толковании слова «социальный» в ст. 20, 28 Боннского Основного закона от 23 мая 1949 года. Проблема исполнения конституции в правовом государстве встала со всей своей важностью. Форстхофф представил свою позицию в нескольких докладах и статьях, которые теперь вышли собранными в книге «Правовое государство в трансформации. Статьи о конституции 1950-1964 годов». Он окончательно сформулировал суть дела простой и ясной фразой: «У ценности есть своя собственная логика».

I.

Суды Федеративной Республики Германии при истолковании Боннского Основного закона без больших сомнений доверились логике ценностей. Это еще не значит, что логика ценностей у нас получила силу права и закона, когда она на пути через «обязательное искусство сословия», а именно юриспруденцию наивысших немецких судов, превратилась в немецкий вариант judge-made law («закон, сделанный судьей», т.е. прецедентное право – прим. перев.). Западногерманский законодатель, во всяком случае, в этом отношении еще воздерживается. Но находящемуся на государственной службе судье, напротив, необходимо объективное обоснование для его приговоров и решений, и сегодня свои услуги в этом ему предлагают самые разнообразные философии ценностей. Вопрос состоит в том, насколько такое разнообразие способно предоставить желанные, убедительные для всех, объективные обоснования. Вероятно, кто-то из федеральных судей ощущает себя пионером определенной ценности; все же, и у него, возможно, были бы сомнения относительно того, что он действует как пионер сил, властей, целей и интересов, которые появляются у него с некоей визой философии ценностей. Однако он ни в коем случае не может отмахнуться от вопроса о собственной логике ценностей как от спора о словах. Как практически наблюдающий юрист он скоро убедится на опыте, что в решающий момент самые сильные противоречия окончательно разрешаются в форме спора о словах. Как рассуждающий теоретически юрист он понимает различие правовой силы, правового блага и правовой ценности и не отмахивается от этого различия как от незначительного нюансирования. Как знакомый с историей права юрист он знает, что собственность сначала была только вещью (res mea est), потом стала вещным «правом на вещь» и теперь должна превратиться в чистую ценность.

Также законодатель, нормы которого, как правило, должны устанавливать предсказуемые границы для простора свободной логики ценностей, может в своем официальном языке стать жертвой словаря одной из многих философий ценностей. Так, например, обоснование проекта «Закона о новом урегулировании гражданско-правовой защиты личности и достоинства» дословно начинается с такой фразы:

«В свободной демократии достоинство человека является наивысшей ценностью. Оно неприкосновенно». Но она, ценность, остается открытой.

Вероятно, в такой манере говорить проявляется нечто очень простое и актуальное: множественное, т.е. чрезмерно плюралистическое, интегрирующееся из многочисленных гетерогенных групп общество должно превратить адекватную ему публичность в полигон для демонстраций логики ценностей. Групповые интересы тогда выступают как ценности, превращая важные правовые категории в значения какой-либо адекватной им системы ценностей. Превращение в ценность (стоимость), «применение» (пользование ценностью), делает несоизмеримое соизмеримым. Совершенно несвязанные друг с другом блага, цели, идеалы и интересы, например, христианских церквей, социалистических профсоюзов, союзов фермеров, врачей, жертв, инвалидов и изгнанных, многодетных семей и т.д. и т.п. становятся вследствие этого сравнимыми и способными к компромиссу, так что при распределении общественного продукта можно рассчитать квоту. В этом есть хороший смысл до тех пор, пока люди все еще осознают специфические особенности понятия ценности и ищут конкретный смысл этого понятия там, где ему место, в области экономики.