Больше всего меня удивила выдержка имперских гвардейцев. Как и предупреждал Вонвальт, они оказались невосприимчивы к Голосу. Кто-то поежился. Кто-то вздрогнул. Но они выстояли. Схватив Кейдлека за плечи, они быстро вывели его из комнаты. Магистр почти сразу же перестал сопротивляться. Он словно оказался в железных тисках. И, судя по тому, что я слышала, ему и в самом деле было суждено в них попасть.
Мы ждали, пока гвардейцы не покинут кабинет. Вонвальт быстро и негромко переговорил с сержантом; затем мы остались вчетвером.
– Нема, – пробормотал сэр Радомир. – Мне уже от всего этого тошно.
– Если даже такое для тебя чересчур, значит, у тебя не хватит духу для нашей работы, – сказал Брессинджер. Я резко повернулась к нему, но увидела, что он напряжен. Видит Нема, мне тоже было не по себе.
– Что ты сказал? – прорычал сэр Радомир.
– Заткнитесь, оба, – одернул их Вонвальт. Казалось, что он постарел лет на десять. Он подошел к столу и сел в кресло Кейдлека. Затем поднял медальон – безо всякой торжественности, будто великая честь, которую тот символизировал, ничего для него не значила, – и вместо того, чтобы повесить его на шею, положил в карман.
– Вы не наденете его? – спросила я.
– Нет. Не сейчас, – ответил Вонвальт.
– И что теперь? – не унималась я, взвинченная до предела и готовая сорваться. Я уже давно не чувствовала себя такой беззащитной, и даже присутствие имперских гвардейцев меня больше не утешало.
– Теперь, – сказал Вонвальт, доставая из кармана список, – мы пойдем к остальным.
После задержания Кейдлека поднялся невероятный переполох. Гвардейцы стояли на всех входах и выходах, загораживали своими громоздкими, закованными в латы телами и тяжелыми щитами коридоры и проходы. Правосудия и гражданские законники, многие до сих пор одетые в ночные рубашки, голосили и бранили своих неумолимых тюремщиков. Тесные коридоры и комнаты наполнились гневным воем и возмущением. Их прежнее недовольство переросло в бурное негодование.
Перед Вонвальтом, который должен был возглавить этих людей, стать их господином и магистром, ныне стояла незавидная задача – провести в их рядах зачистку. Но эти аресты не имели ничего общего с традиционным судебным преследованием. Нет, в тот день мы просто устраняли инакомыслящих. И это стало возможно лишь благодаря новой особой процедуре, которую установил своим повелением Император. Общее право, подобно песчаной отмели, исчезло под его указом, как под волной прилива.
Сэр Радомир, Брессинджер и я шли за Вонвальтом и его гвардейцами, которые вихрем проносились через Ложу. Первой в списке оказалась женщина по имени Элланер Бода – Правосудие, которая, несмотря на молодые лета, занимала в Ордене высокое положение. Ее дверь оказалась заперта, вероятно, из-за громкого шума, который поднялся снаружи. Женщина-гвардеец проворно расправилась с препятствием, метко вышибив дверь ногой, и Вонвальт ворвался внутрь.
Послышался его крик:
– Брось оружие!
Я поспешила следом за ним и увидела женщину, стоявшую позади стола. В руке она держала кинжал, а ее лицо искажала озлобленная гримаса.
–
– Правосудие леди Элланер Бода, вы вступили в сговор с врагами Империи и намеревались навредить государству. На этом основании вам предъявляется обвинение в государственной измене.
– Что происходит? И что за извращенные шутки? – недоверчиво рявкнула Бода.
– По сему обвинению я, Правосудие Императора сэр Конрад Вонвальт, волею Его Величества Императора Лотара Кжосича IV признаю вас виновной.
– Конрад, ради Немы, о чем ты говоришь? Где тебя
Вонвальт повернулся к гвардейцу, который стоял по правую руку от него.
– Отведите ее вниз, – тихо сказал он.
Гвардеец шагнул вперед. Бода снова попыталась применить Голос Императора, но тот, как криво пущенная стрела, не возымел никакого эффекта даже на меня.
– Бросьте кинжал, – велел гвардеец. Он был рослым, по меньшей мере на голову выше ее, но Бода, похоже, его не страшилась.
Руки Вонвальта сжались в кулаки.
– Брось кинжал, – повторил он. – Все кончено, Элланер.
– О,
Когда гвардеец приблизился, она снова повернулась к Вонвальту.
– Натаниэль не ошибся насчет тебя. Он все предвидел.
– Тогда он глупец, раз остался здесь, – просто сказал Вонвальт. – Брось клинок, Элланер. Больше я не стану просить.