Тираны и мстители

— Вот только у большинства людей наверху такого нет, — весело ответил Эксель. — Думаешь, у этого народа, который развлекается в городе, есть средства на мобильники? От «Ночного сокола»?

В Ньюкаго, где у Стального Сердца был договор с компанией «Ночной сокол», мобильник имелся практически у каждого. Хоть это и выглядело как альтруизм, правда была куда проще — при наличии у всех мобильников он мог демонстрировать свои «назидательные программы» и прочие предупреждения, держа народ в узде.

Судя по всему, у Регалии ничего похожего не было.

— Радио, — сказал Эксель, постукивая по своему приемнику. — Некоторые вещи просто работают, и все. Изящество — в простоте. Если бы я жил более-менее обычной жизнью, я бы предпочел мобильнику радио. Я умею починить радио, я знаю, как оно работает. Но лишь одной Напасти известно, что внутри у этих современных устройств.

— Но откуда радио берет питание? — спросил я.

Эксель покачал головой:

— Здесь, в Новилоне, радио просто работает.

— Ты хочешь сказать…

— Никакого объяснения нет. — Он пожал объемистыми плечами. — Без источника питания здесь ничего больше не работает — ни блендеры, ни часы, вообще ничего. Просто не работает. Но радио включается, даже если в нем нет батарей.

Я вздрогнул. Его слова напугали меня больше, чем странные огни в темноте. Радио-призрак? Что вообще творится в этом городе?

Экселя, похоже, это не слишком беспокоило. Переключившись на другую частоту, он достал карандаш и начал что-то писать. Насколько я мог понять, он слушал случайные разговоры жителей города. Сделав несколько заметок, он переключился на следующую частоту, немного послушал, ничего на записывая, потом снова переключился и стал лихорадочно строчить.

Похоже, он действительно знал, что делает. Судя по его записям, он пытался выяснить, не использует ли кто-то при разговорах шифр. Я взял со стола один из листков. Эксель взглянул на меня, но возражать не стал.

Судя по всему, он также искал упоминания Регалии и истории, связанные с ее появлением. Большинство из них являлись лишь слухами, но меня впечатлило, насколько подробно он вел записи и какие выводы из них делал. В некоторых заметках отмечалось, что частота глушится или заполнена помехами, но ему удавалось воспроизводить целые беседы — реально услышанные слова были подчеркнуты, а остальное он заполнял сам.

— Ты же гробовщик, — скептически проговорил я, отрываясь от листа.

— В третьем поколении, — гордо заявил он. — Присутствовал на бальзамировании собственного дедушки. Сам набивал глаза ватой.

— Этому тоже учат в школе гробовщиков? — спросил я, показывая бумагу.

— Нет, — широко улыбнулся Эксель. — Этому я научился в ЦРУ.

— Ты секретный агент? — потрясенно спросил я.

— Даже ЦРУ нужны гробовщики.

— Гм… что-то не верится.

— Больше, чем тебе кажется, — сказал Эксель, переключаясь на очередную частоту. — В старые времена таких, как я, были сотни. Не все, конечно, гробовщики — но вроде того. Люди, живущие обычной жизнью, делающие свою работу — там, где мы могли принести хоть какую-то пользу. Я несколько лет учился похоронному делу в Сеуле, слушая ночью радио вместе со своей командой. Все представляют себе шпионов в духе Джеймса Бонда, но таких на самом деле немного. Большинство из нас — обычные люди.

— Это ты-то обычный? — спросил я.

— В разумных пределах правдоподобия, — ответил Эксель.

Я невольно улыбнулся.

— Не пойму тебя, Эксель, — сказал я, беря из стопки еще один листок. — Несколько дней назад ты чуть ли не симпатизировал бездельникам, слетающимся в этот город.

— Я в самом деле им симпатизирую, — ответил Эксель. — Мне нравится ничегонеделание. Отличная профессия. От безделья войны не начинаются.

— И это говорит бывший шпион?

— Бывший? — переспросил Эксель, помахивая передо мной карандашом.

— Эксель, если никто не будет пытаться сделать мир лучше, мы погрязнем в застое.

— Застой я могу пережить, — сказал Эксель. — Если это будет означать мир без войн. Без убийств.

Вряд ли я мог с ним согласиться. Возможно, в силу своей наивности, — в конце концов, я не знал, что такое война людей с людьми, и главным в моей жизни был конфликт с эпиками. Но я подозревал, что в мире, где ничего не меняется, жить довольно скучно.

— Впрочем, неважно, — продолжал Эксель. — Такого все равно не будет. Сейчас моя задача — сделать все возможное, чтобы люди могли жить так, как им хочется. Если это означает нежиться на солнце и ни о чем не думать — что ж, пусть. По крайней мере, хоть кто-то в этом несчастном мире сможет насладиться жизнью.

Он снова начал писать. Я мог бы спорить и дальше, но понял, что душа моя к тому не лежит. Если именно это подвигло его на борьбу с эпиками — пусть будет так. У каждого из нас были свои причины.

Внимание мое привлекла страница с заметками на определенную тему — о Светозаре, мифическом эпике, благодаря которому якобы росли растения и светилась аэрозольная краска. В записях Экселя много раз упоминалось о людях, которые обсуждали его, молились ему, проклинали его именем.