Тираны. Императрица

Хохоча, Лотос с кошачьей ловкостью выскользнула из постели и бросилась вон из комнаты. Орхидея надела меховые туфли и безрукавку, расправила одеяло, притянула поплотнее ставни, сокрушаясь количеству нанесенного песка. Не спеша, как и подобает старшей дочери в семье, отправилась вслед за сестрой на утренний туалет.

За ночь вода в тазу для умываний покрывалась коркой льда. Мать поднималась раньше детей и специально нагревала целый кувшин, выливала его в таз, и получившейся теплой воды хватало на всех.

Рано постаревшая, ставшая после смерти мужа совсем седой, она не изменилась характером и по-прежнему была кроткой и заботливой женщиной. Если и ворчала на своих девочек или расшалившихся сыновей, то делала это без раздражения, столь обычного для людей, придавленных невзгодами жизни.

Когда порозовевшие от умывания дочери пришли к ней на кухню, Тун Цзя улыбнулась и кивнула им. Морщины возле ее глаз, похожие на отпечатки рыбьих хвостов, обозначились резкими темными линиями.

— Вы что же не разбудили братьев? — спросила она, протягивая чашки с рисовой кашей, каждая из которых была накрыта лепешкой с кунжутом. — Неужели захотели съесть их порции?

Не успели девушки ответить какой-нибудь шуткой, как в кухню с топотом влетели шумные и озорные погодки. Им бы самое время заняться образованием, но денег семье не хватало, поэтому целыми днями, если погода позволяла, мальчики проводили во дворе, играя в цзяньцзы, а в ненастье возились на кане, придумывая новые забавы.

Получив еду, все проследовали в детскую спальню и расселись по свои местам за едва теплым каном. Тун Цзя всегда расставляла стулья так, чтобы не оставалось свободного места — словно вся семья в сборе. Орхидея помнила их трапезы в Аньхое — там, где раньше сидел отец, зияла пустота, словно прореха во рту, когда выпадает зуб.

Завтрак прошел в тишине — все сосредоточенно ели. Даже братья умолкли, и раздавалось лишь звяканье ложек, будто в маленькой кузне стучали крохотные молоточки.

После еды Тун Цзя собрала посуду и отправилась снова в кухню — на дворе так свистел пыльный ветер, что выходить лишний раз не хотелось. Мальчишки, утерев рты, полезли на кан и принялись толкаться, норовя свалить друг друга на пол.

Тоскливые завывания за окном не смолкали. Буря не унималась уже несколько дней, и когда она окончится, никому не известно.

— Пойдем в мою комнату, — сказала Орхидея сестре. — Назло непогоде будем готовиться к празднику.

Оставив братьев, девушки зашли в спальню. Ладонью смахнув с туалетного столика песок, Орхидея достала из ящика несколько листов бумаги и картона, а также деревянную шкатулку, выкрашенную в красный цвет. Щелкнула замком, открыла крышку. Сестра тут же запустила руку внутрь, выудила массивные ножницы и помахала ими в воздухе.

— Осторожнее! — засмеялась Орхидея, закрываясь от нее шкатулкой. — Это же почти меч! Садись за стол, пора и поработать.

Лотос устроилась удобнее, склонила голову к плечу, высунула от усердия кончик языка и принялась вырезать из желтой бумаги длинные и короткие полосы. Темные и широкие лезвия ножниц с хрустом вгрызались в плотный лист. Наконец собралась целая горка разновеликих кусков. Ловкими движениями пальцев выбирая нужный по очередности, Лотос проводила по нему маленькой кисточкой, смоченной в клейком растворе, специально сваренном из муки нынешним утром заботливой Тун Цзя. Затем девочка аккуратно прикладывала бумагу на заранее отмеченное место большой, выкрашенной в красный цвет картонки и разглаживала.

Орхидея рассеянно наблюдала за действиями сестры, изредка поправляя, если та брала не тот кусочек или располагала его недостаточно верно. Лотос корчила рожицы и шевелила красивыми тонкими пальцами, выискивая нужную деталь. Неожиданно Орхидея спросила сестру:

— Ты помнишь, какие красивые ногти были у мамы раньше?

Та кивнула:

— Еще бы! На мизинце и безымянном — не меньше двух цуней длины. Но я помню и то, как из-за отца ей сначала пришлось продать серебряные накладки на них, а затем и вовсе состричь.

— Ты стыдишься, что наша мать вынуждена обстирывать соседей? — тихо спросила Орхидея. — Скажи мне, сестричка, только честно — бывает ли тебе мучительно неловко за то, что мы так бедно живем?

Лотос пожала плечами.