Тираны России и СССР

На Западе эмигрант профессор Устрялов приветствовал эту «новую волну здравого смысла, гонимую дыханием необъятной крестьянской страны», и счастливо восклицал: «Ленин, наш Ленин — подлинный сын России, национальный герой».

Множество людей поверили словам Ленина: «Нэп — всерьез и надолго». Но если моему отцу и прочим беспартийным интеллигентам это было простительно, то как мог Валентинов забыть традиции партии, у истоков которой он сам когда-то стоял, забыть главное правило: высказывания вождей — всего лишь тактика. Истинные же долгосрочные планы — стратегия — должны быть скрыты, чтобы обнаружиться лишь в дальнейшем. Пример: некто заверял в 1924 году, что классовая борьба затухает, издевался над теми, кто преувеличивает кулацкую опасность, требовал величайшей терпимости партии к заблуждавшимся. Этот некто был Сталин, который всего через несколько лет загонит крестьян в колхозы, поголовно истребит кулаков и лозунг обострения классовой борьбы сделает смыслом жизни страны.

Вот — стратегия! А та ложь была тактикой!

Когда Ленин объявил нэп «всерьез и надолго», это лишь означало: он хочет, чтобы так думали. В это же время Ленин писал наркому внешней торговли, экс-террористу Красину: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору, и к террору экономическому. Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников… Милые мои, придет момент, и я вас буду за это вешать…»

В секретной записке он предлагал наркому юстиции Курскому набросок дополнительных статей Уголовного кодекса, где было бы изложено «положение, мотивирующее суть и оправдание террора». Ибо, вводя нэп, Ленин уже думал о будущей расправе, когда они откажутся от нэпа и возвратятся к Великой утопии. Вот почему во время нэпа земля, крупная промышленность, внешняя торговля, банки и транспорт оставались в руках большевистского государства. И «Символ веры» Ленина остается прежний: диктатура пролетариата, что означает «ничем не ограниченную, никакими законами не стесненную, на насилие опирающуюся власть». Могли ли сосуществовать такая власть и нэп «всерьез и надолго»?

Нэп для Ленина лишь передышка, как Брестский мир… И когда Троцкий называл нэп «маневром» — это была правда. Но такую правду нельзя объявить партии, ибо Ленин захотел получить средства от Запада. Капитализм должен был помочь большевикам, чтобы они потом его же уничтожили. Для этого необходимо, чтобы Запад поверил: с якобинством в России надолго и всерьез покончено — ведь пришел нэп!

Наступала трагедия: Ленину предстояло сразиться с негодованием партии, не знавшей этой правды, поверившей в смерть Великой утопии. Он понимал, что на этой ситуации будет играть оппозиция: «Политика нэпа вызвала в партии панику, жалобы, уныние и негодование».

Нэп… На улицах появились извозчики и авто, в которых сидели новые «недорезанные буржуи», как называла их партия. Появились красавицы в норковых шубах и рулетка. Города погружались в лихорадочное веселье. Оживилась торговля, открылись рестораны… «Волны духов, бриллианты, блудливые глаза в темных кругах, играющие женские бедра, серая замша в черном лаке туфель и валютно-биржевая речь».

Все это напоминало ненавистный большевикам Термидор, когда умерла Французская революция.

И еще — будущую Москву 1992 года.

Роптали рядовые члены партии. Роптали, почувствовав возможность фронды, вожди. «Мы вызвали на свет рыночного дьявола», — писал Троцкий.

Глава 9 Рождение Сталина

Новая роль для Кобы

Но Ленин подготовился и к нэпу, и к будущему взрыву негодования в партии. По его инициативе X съезд принимает грозную резолюцию, запрещавшую внутри партии всякие фракции и группы. Фракционная деятельность каралась исключением. Ленин душит даже возможность оппозиции. Резолюция, немыслимая для демократической партии, резала ухо и оттого была секретной.

Весной следующего, 1922 года Ленин вводит новый пост — Генерального секретаря партии. В апреле на этот пост по его предложению избирается Коба.

Считается, что это был чисто административный пост и лишь злой гений Кобы сделал его столь влиятельным в партии. Думать так — значит не понимать ни ситуацию, ни Ленина. Пост Генсека был продолжением все тех же его мер против фронды в партии. Ильич понимал: с развитием нэпа будет расти ропот и, конечно же, выступит вечно-мятежный Троцкий… Опытный Ленин не мог не опасаться старой гвардии, ее открытого мятежа, несмотря на запрещение фракций.