Тираны России и СССР

Уэллс пришел в восхищение от увиденного, точнее, от показанного ему. «В СССР делается нечто очень значительное, — писал великий фантаст, — контраст по сравнению с 1920 годом разительный. Капиталисты должны учиться у СССР. Финансовая олигархия изжила себя… Рузвельт уже стремится к глубокой реорганизации общества, к созданию планового хозяйства».

Хозяин встретился с Уэллсом и сумел очаровать его, ни в чем ему не уступив. Он отверг возможность планового хозяйства в условиях капитализма и даже защитил революционное насилие: «Капитализм сгнил, старый строй не рухнет сам собой, наивно надеяться на уступки власть имущих».

Уэллс пытался хоть что-то отстоять. Будучи главой Пен-клуба, он заявил о желании поговорить со своим старым другом Горьким — о вступлении советских писателей в Пен-клуб.

«Эта организация настаивает на праве свободного выражения всех мнений, включая оппозиционные. Однако я не знаю, может ли здесь быть предоставлена такая широкая свобода?» — спросил Уэллс.

Хозяин насмешливо ответил: «Это называется у нас, большевиков, самокритикой. Она широко применяется в СССР».

Всего через два года Уэллс поймет, что такое свобода высказываний в СССР. Трагедия 1937 года ошеломит его, и он напишет роман «Божье наказание» — о человеке, который предал революцию.

Но это будет потом.

А тогда Уэллс выполнил задачу. Он подтвердил: Сталин — это Ленин сегодня.

«Брат Киров»

2 июня 1934 года Прокуратура СССР приняла «Постановление о пресечении нарушений законности в отношении специалистов и хозяйственников». Страшные процессы как будто отходили в небытие…

После XVII съезда в партии пошли слухи о переводе Кирова в Москву. Говорили, что Киров, ближайший друг Хозяина, партийный вождь Ленинграда, член Политбюро и секретарь ЦК, вскоре займет второе место в партийной иерархии.

Это обнадеживало и партию, и интеллигенцию, ибо Киров все больше становился вождем потепления. Выступая в Ленинграде, он сказал: «Старые группы врагов расплавлены в период борьбы за пятилетку, и с ними уже можно не считаться…»

Хозяин любил Кирова и знал: Киров верен ему.

Однако Киров скоро стал опасен. После крови и трупов на строительстве Беломорско-Балтийского канала — детища Кирова, после его беспощадной борьбы с кулаками в мягкотелости его не обвинишь. Но Киров и вправду уверовал в потепление. Недаром, когда слезливый Калинин прервал поэта, славившего ЧК, и заявил: «Славить ЧК не надо, а надо мечтать о времени, когда карающая рука ЧК могла бы остановиться», — Киров аплодировал…

И все чаще Кирова используют враги. Хозяин знает: в Ленинград полюбил ездить Бухарин. В одном из его предсмертных писем, хранящихся в Архиве президента, я прочел: «Когда я был в опале… и в то же время заболел в Ленинграде, Киров приехал ко мне, сидел целый день, укутал, дал свой вагон, отправил в Москву с такой нежной заботой».

Хозяин, конечно, знал об этой «нежной заботе» к врагу.

И вот уже от Кирова поступает очередное доброе предложение: вернуть к активной деятельности одного из вождей правых — Угланова. Но Сталин хорошо помнит покаяние Угланова, которое тот написал еще в марте 1933 года. Длинный список бесконечных предательств: «На ноябрьском пленуме ЦК в 1929 году мы признали свои ошибки. Прошло несколько месяцев… коллективизация и ликвидация кулачества, и возник целый ряд трудностей… И вновь… настроения борьбы против партии… XVI съезд партии… мы признали свои ошибки и заверили партию, что будем работать не за страх, а за совесть. К осени 1932 года среди моих сторонников возобновляется борьба… и, обсуждая с ними положение в стране, прихожу к выводу, что руководство во главе со Сталиным не в состоянии преодолеть огромные затруднения… и необходимо к руководству партией и страной вновь привлечь… Рыкова, Бухарина, Томского, Зиновьева, Каменева…»

И его Киров просит простить!

Решение, видимо, созрело. Враги делают Кирова своим знаменем? Что ж, придется ему отдать верного друга. Они заставляют его с ним расстаться — «как Авраам отдал в жертву сына Исаака»…

Исходя из любимой им логики он мог сказать: «Объективно это они убивают „брата Кирова“». Как и Надю убили… Убийцам двух самых дорогих ему людей — месть и ненависть!

Пока страна радовалась потеплению, подготовка к наступлению шла вовсю.

10 июля 1934 года ГПУ становится подразделением наркомата внутренних дел (НКВД). Тайная полиция отдаляется от партии, от Политбюро, исчезает в недрах наркомата. Еще бы — впереди гибель и партии, и членов Политбюро. Наркомом назначен верный Ягода, он и будет главой наступления. К тому времени Ягода собрал досье на всю верхушку ленинской гвардии. Прислуга высших бюрократов утверждается ведомством Ягоды — домработницы, шоферы и прочие доносят по многу раз в месяц.