Тираны России и СССР

Итак, главные актеры были готовы сыграть пьесу. К ним присоединили еще нескольких знаменитых партийцев. Иван Смирнов — в партии с 1905 года, громил Колчака, бывший нарком связи; Сергей Мрачковский — рабочий, старый большевик, тоже герой войны с Колчаком… Готовят к процессу их точно так же, заклиная священным именем партии. В 1956 году А. Сафонова, разведенная жена Смирнова, показала: когда от нее требовали оговорить бывшего мужа, объясняли, что «так нужно для партии».

Конец «старого медведя»

В жаркие летние дни 1936 года пришлось решить вопрос и с Горьким. «Старый медведь с кольцом в ноздре», — печально называл его Ромен Роллан… Но Горький явно перестал быть ручным — он требовал простить его старого друга Каменева (в издательстве «Академия», где Горький был руководителем, Каменев был его заместителем).

Но Хозяин не реагирует. Горький объявляет, что решил уехать лечиться в Сорренто. Хозяин велит: не выпускать. Так его потянули за кольцо. Теперь секретарь Горького Крючков становится его фактическим тюремщиком — контролирует всех, кто появляется в доме.

«Ягодка» открыто, нагло начинает роман с женой его сына. И как странное преддверие катастрофы, в мае 1935 года «Максим Горький» — самый большой самолет в мире, пропагандист успехов страны — бесславно разбился.

Ягода доставил Хозяину письмо Горького к Луи Арагону, где Горький просил знаменитого поэта немедленно приехать для свидания. Хозяину стало ясно: и вторая пропагандистская машина по имени Максим Горький также потерпела катастрофу.

Надо было делать выводы. Учитывая широкий план будущих процессов, он не мог не понимать опасности бунта Горького. А тот все продолжал настойчиво звать Арагона. «Медведь» более не слушался. Видимо, тогда Сталин и поручил Ягоде тщательно оберегать Горького и сделать все возможное, чтобы враги не использовали писателя.

Ягода сделал… Помог ему умереть.

«Вот уже два месяца, как нас вызывал Горький, каждый вызов звучал все более неотложным», — напишет впоследствии Арагон.

С коммунистом Арагоном и его русской женой, писательницей Эльзой Триоле, Ягода управился. По приезде в СССР им, видимо, рекомендовали не торопиться встречаться с Горьким и погостить в Ленинграде у родственников Эльзы. «Мы должны были бы устремиться в Москву», — справедливо заметит Арагон.

Но в Москву они не устремились. Арагон появился в Москве только 15 июня — когда Горький уже умирал.

И еще один посетитель прибыл к той же печальной дате — Андре Жид, известный французский писатель, друг СССР. Он был приглашен воспеть Страну Советов. Но прежде всего он предполагал встретиться с Горьким.

18 июня Андре Жид приехал в Москву. Его первый вопрос был о здоровье Горького. Но тот умер именно 18 июня, как будто к приезду именитого посетителя, которому (увы!) нельзя было приказать не встречаться с Горьким.

Так «Ягодка» оставил Жида с носом и сохранил доброе имя классика пролетарской литературы.

«Самый свободный узник сталинских лагерей» заслужил великолепные похороны — сам Хозяин нес останки великого певца пролетариата. На панихиде выступил и Андре Жид: «До сих пор во всех странах света крупный писатель почти всегда был мятежником и бунтарем… В Советском Союзе впервые… будучи революционером, писатель не является больше оппозиционером. Наоборот… Советский Союз зажег в новом небе новые звезды».

Жид проведет в СССР пару месяцев и — единственный из европейских радикалов — напишет правду о страшной стране «нового неба».

В 1936 году умрет еще один брюзга, тоже весьма знаменитый прежде партиец — бывший нарком иностранных дел Чичерин. Вообще наряду с расстрелами в годы террора случится много мирных, но очень полезных смертей старых большевиков…

В НКВД существовала великолепная лаборатория ядов — детище несостоявшегося фармацевта Ягоды…

Первый процесс сподвижников Ленина

Итак, свершилось! Для суда над «убийцами Кирова» он выбрал Дом Союзов, где не так давно стоял гроб «брата». Но опять улыбка истории: суд над вождями страны Октября проходил в небольшом зале, называвшемся… Октябрьским! Да и дата открытия придуманного им представления — 19 августа — совпала с открытием театрального сезона в Москве.

Сценография Октябрьского зала — суд революции. Красные тона, стол покрыт ярко-красной скатертью, монументальные кресла с гербами Советского Союза… У правой стены за деревянной перегородкой — подсудимые. За ними — красноармейцы с винтовками, штыки примкнуты. За спиной подсудимых — дверь, а за ней начинались «кулисы его театра»: там был буфет, комнаты, где подсудимые отдыхали… и где Ягода и обвинитель Вышинский дружески обсуждали с ними течение процесса, корректировали и давали указания, как и положено дежурным режиссерам, ведущим спектакль. В зале — еще актеры, агенты НКВД в штатском, изображающие народ. Они должны криками негодования заглушать обвиняемых, если те нарушат отрепетированный ход спектакля.