— Вы обязаны постоянно видеть все как на ладони и держать нас в курсе событий, сейчас вы просто боитесь сообщать нам правду.
Жуков, еще будучи до приезда Сталина во взвинченном состоянии, вспылил:
— Товарищ Сталин, разрешите нам продолжать работу.
— Может, мы вам мешаем? — вклинился Берия.
— Вы знаете, — раздраженно произнес Жуков, — обстановка на фронтах критическая, командующие ждут от наркомата указаний, и потому лучше, если мы сделаем это сами — наркомат и Генштаб».
Дальше последовала открытая перепалка.
«Берия (запальчиво):
— Указания можем дать и мы. Жуков:
— Если сумеете — дайте.
— Если партия поручит — дадим, — сказал Берия.
— Это если поручит, — не меняя резкости тона, ответил Жуков, — а пока дело поручено нам.
Наступила пауза. Жуков подошел к Сталину:
— Извините меня за резкость, товарищ Сталин, мы безусловно разберемся, приедем в Кремль и доложим обстановку.
Сталин посмотрел на Тимошенко.
— Товарищ Сталин, мы обязаны сейчас в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже вас информировать, — сказал Тимошенко.
— Вы делаете грубую ошибку, отделяя себя от нас… о помощи фронтам надо думать вместе, — ответил Сталин. Затем обвел удрученным взглядом членов Политбюро и сказал: — Действительно, пускай они сами сначала разберутся, поедемте, товарищи.
И первым вышел из кабинета».
Он увидел воочию: самое страшное произошло — они больше его не боялись. Значит, наступал конец.
Чадаев: «Выходя из наркомата обороны, он в сердцах бросил: „Ленин создал наше государство, а мы все его просрали“».
Молотов тоже описал это посещение: «Я со Сталиным ездил в наркомат обороны… Сталин довольно грубо разговаривал с Тимошенко и Жуковым, хотя он редко выходил из себя. Потом мы поехали на дачу, где он сказал: „Просрали“. Это относилось ко всем нам!»
Молотов прав — это относилось ко всем и ко всему.
Блестящий ход
Чадаев: «Во второй половине дня 27 июня я зашел к Поскребышеву… Позвонил правительственный телефон, Поскребышев ответил:
— Товарища Сталина нет, и не знаю, когда он будет.
— Позвонить, что ли, на дачу? — спросил вошедший заместитель наркома обороны Лев Мехлис.
— Позвоните, — сказал Поскребышев. Мехлис привычно набрал по вертушке номер Ближней дачи и ждал полминуты. Но никто не ответил.
— Непонятно, — сказал Поскребышев. — Может быть, выехал сюда, но тогда мне позвонили бы из охраны.
Подождали еще несколько минут. Поняв, что ждать не стоит, пошли к Молотову. В это время позвонил телефон, и Молотов кому-то ответил, что не знает, будет ли Сталин в Кремле…
На следующий день я пришел в приемную Сталина. Но Сталин не приехал. У всех было недоумение — что случилось?
На другой день я опять отправился в приемную подписывать бумагу. И Поскребышев мне сказал сразу и определенно:
— Товарища Сталина нет и едва ли будет.
— Может быть, он выехал на фронт?
— Ну что ж ты меня терзаешь! Сказал: нет и не будет…»
Было много легенд об этом исчезновении Сталина из Кремля в эти страшные первые дни войны. Но вот рассказ Чадаева — очевидца: «Вечером я вновь зашел с бумагами к Поскребышеву, и вновь… Сталин не появился. У меня скопилось много бумаг, и поскольку первым заместителем был Вознесенский, я попросил его подписать. Вознесенский позвонил Молотову, потом долго слушал его и, положив трубку, сказал:
— Молотов просит обождать один день и просит членов Политбюро собраться у него через два часа. Так что пусть эти документы побудут у вас…
Вознесенский поднял трубку вертушки, ждал минуту и сказал:
— Никто на даче не отвечает. Непонятно, видно, что-то случилось с ним в такой тяжелый момент».
И опять поздно вечером Чадаев идет в приемную Сталина.
«— Хозяина нет и сегодня не будет, — сказал Поскребышев.
— И вчера его не было…
— Да, и вчера его не было, — с некоторой иронией произнес Поскребышев…
Я предполагал, что Сталин заболел, но спросить не решился».
Сталин приезжал в Кремль с дачи обычно к двум часам дня. Работа продолжалась до 3–4 часов ночи. Этого распорядка придерживались все члены Политбюро, военачальники и наркомы.
Чадаев: «И вот он не приехал… Ближайшее окружение было встревожено, если не сказать больше. Мы все всегда знали: проходило немного времени, чтобы тот или иной работник не был к нему приглашен. А теперь телефоны молчат, известно только одно: он на Ближней даче, но никто не решается поехать к нему. В эти дни его уединения у Молотова собрались члены Политбюро и стали решать, как быть? По сообщению обслуживающего персонала дачи, Сталин был жив, здоров. Но отключился от всех, никого не принимает, не подходит к телефонным аппаратам. Члены Политбюро единодушно решили: ехать всем».
Итак, что же произошло на самом деле?
Как мы уже говорили, любимым героем Сталина был Иван Грозный. В его личной библиотеке хранилась книга — «А. Н. Толстой. „Иван Грозный“, пьеса. Москва, 1942 год».