Тишина

— Твоя бабушка приехала в Данию с «венскими детьми». В марте двадцатого года. У каждого на шее был специальный паспорт. В Австрии они бы умерли от голода. Она приехала в той же группе, что и Илона Визельманн. Впервые выступала в «Маленькой монахине» в Королевском театре, в восемнадцать лет. Одна из многочисленных подруг Эрнста Рольфа. Вышла замуж за Стентофта. Того самого, автора песни «Твое сердце в опасности, Андресен».

Птицы смолкли. Какой-то звук стал наполнять помещение. Звук приводимой в действие абсолютной памяти.

— Твою бабушку отдали на воспитание. В семью, владевшую мастерской, где делали вышивки. В Эрёскёпинге. Девицу это, черт возьми, не очень-то устраивало. Какие-то каторжные работы. В первую зиму она ушла по льду в Свенборг. Тогда в цирковые представления в шатре включали ревю. Она уехала с одним из исполнителей ревю. Сохранилось ее фото с тех времен. В пальто наполовину из овечьей, наполовину из верблюжьей шерсти. Страшное, как смертный грех. Пальто.

На плечо ей села птица, амазонский попугай, птичка ценой в пятьдесят тысяч крон — эмалево-голубой, золотистый, красный, он заворковал, она ответила ему идентичным гортанным звуком. Птица положила клюв ей на руку.

— Я знаю, о чем ты думаешь, мой милый. Ты думаешь: «Почему она не найдет себе нового друга. Чтобы вместе ездить в Дюрехавен». Мне ведь всего лишь чуть-чуть за восемьдесят. Но ты так думаешь, потому что еще зелен. Ты еще не встретил большую любовь. Так, как у нас с Хенри, уже никогда не будет. Я даже не могу поставить на стол его фотографию. Ту, большую, сделанную в пятьдесят втором у Эльфельдта. Мне начинает казаться, что он зовет меня. Психолог сказал, чтобы я ее убрала.

— Вы не сталкивались с какими-нибудь конфессиями в цирке? С Восточной церковью?

Она окунула палец в бокал и поднесла его к клюву птице. Та слизнула ликер своим шершавым языком.

— Полиция меня тоже об этом спрашивала. Нет.

Она опорожнила бокал.

— Они ничего не заплатили. Полицейские. У меня очень много расходов. Я собираю экспонаты для музея. Это самое большое собрание в мире. Как правило, я беру четыре тысячи. Если сразу же могу дать ответ. А если тебе понадобится какая-нибудь фотография, то это стоит на две тысячи дороже. Если выйдет книга, ты должен меня в ней упомянуть.

Он достал конверт с остатками денег фонда.

— А что-нибудь о подготовке тех детей в цирке вы слышали?

— Монахини не путешествуют с цирком. Можно взглянуть на деньги?

— Я ничего не говорил о монахинях, — заметил он.

Он пересчитал деньги на столе.

Ее руки погладили купюры. Он узнавал ее звучание — звучание артиста. Она была ему сестрой. По духу.

— Некоторые из детей учились в монастырских школах. Зимой. Когда в цирке не сезон. В восточных странах это обычное дело. Никакой вражды между церковью и цирком. Дети держались вместе, когда приехали в Данию. Держались вокруг Русской церкви. Их собирала одна женщина.

Черный глаз, мигая, смотрел на него.

— Может, сохранилась какая-нибудь фотография, — предположила она.

Он положил еще одну купюру на стол.

— Посмотри в проходе.

Он покатил кресло к штабелю бумаг. Проходом оказалась щель между стопками. Ее голос сопровождал его — пронзительный, как крик птицы.

— Сейчас ты стоишь у портрета с дарственной надписью — моего очень, очень близкого друга, Чарли Ривеля. Справа от него начинаются альбомы.

Они лежали на шести полках, уходящих вдаль, в темноту. Должно быть, по меньшей мере метров тридцать стеллажей.

— Один из первых, красный с золотым тиснением.

Альбом был тяжелым, словно иллюстрированная Библия. На переплете были птичьи экскременты. Каспер положил его на стол.

Она могла бы сразу открыть на нужной странице, но не сделала этого. А принялась медленно листать альбом. Перед ней проходила бесконечная вереница тщательно наклеенных черно-белых фотографий с неразборчивыми подписями. Мужчины с закрученными усами, стоящие скрестив руки. Женщины, которые могли бы потягаться на арене с борцом сумо, при том что никто бы и гроша не поставил на борца.

— Она собирала их по воскресеньям. За городом, там у них было что-то вроде монастыря. В Багсверде. Может, он и до сих пор существует. Потом у нее возникли неприятности. Ей пришлось отказаться от своей идеи. Для артистов воскресенье — не выходной день. И потом, чего это ей от них надо? Приемные родители были недовольны.

Взгляд Каспера скользнул по фотографиям. Он прислушался к ним. Вслушался в голос женщины. Он услышал ход времени. Историю. Звучание было слабым. Большая часть событий оставляет лишь слабое эхо, этих людей на фотографиях уже нет в живых, они продолжали жить только в раскрытом перед ним архиве сознания. Скоро и этой женщины не станет.

— Было ли в этих детях что-нибудь особенное?

Ее звучание изменилось. Пыль времен исчезла. Каспер настроился на то, что не имело к прошлому никакого отношения. Речь шла о настоящем.

Он положил еще одну купюру на маленькую стопку. Она облизнулась.