Тишина

Их низкий бас прерывался более высокими хлопками, резкими, как выстрелы. Напротив Национального банка работали несколько бригад в оранжевых защитных костюмах, забивавших с плавучей платформы шпунтовую стену свайным молотом.

Тяжелая лодка из стеклопластика, с низкими бортами, высадила на берег одну из оранжевых фигур, которая стала быстро взбираться по склону, словно язычок пламени по бензину. Каспер бросился за ней.

Лодочник с недоверием посмотрел на Каспера, когда тот пробегал мимо него. Лицо лодочника было цвета свежесваренной свеклы, посреди лица горели два бирюзовых глаза. Каспер показал на свою форменную куртку, мужчина кивнул.

Фигура опережала его всего на минуту, когда он добрался до цели — до вагончиков для рабочих, прилепившихся возле откоса вплотную к стене дома, — похоже, это было частью того, что осталось от Королевского театра. Лестница под ним не скрипнула. Дверь была открыта, он вошел.

Атмосфера была насквозь пропитана влагой. Воздух был жарким, сырым и густым, как в парилке. Звук плещущейся воды поглощал звуки его шагов. Поглотил он и легкий щелчок закрывшейся за ним двери. Божественное питает слабость к саунам. У Гурджиева в «Ле Приер» была парная баня. В Валаамском монастыре — три сауны. При церкви Александра Невского на Бредгаде — русская баня. У шаманов — парильня.

Сквозь пар он увидел что-то светлое. В конце коридора кто-то снял комбинезон.

Человек сделал шаг назад. Это оказалась женщина.

Не оборачиваясь, она взяла полотенце и зашла в душевую. Каспер медленно пошел за ней.

В помещении было шесть душевых кабинок. В каждой из них текла горячая вода. Пар был таким плотным, что щипало горло. Сначала он не увидел ее. Потом она сделала шаг вперед из душевой кабины. Она намыливалась длинной, изогнутой деревянной щеткой. Методично. И постепенно растворялась в тонком слое пены. Потом она шагнула назад в пар, растворение было окончательным — она полностью исчезла.

Он не двигался. Кран закрыли. Вентиляционное отверстие втянуло в себя весь пар. В помещении никого не было.

Вдруг он почувствовал нежное прикосновение. Кто-то сзади обхватил полотенцем его лодыжки. И резко дернул на себя.

Он успел выставить вперед руки. И тем не менее ударился он очень сильно. Ему с трудом удалось сесть.

— Вы перепутали вход?

В руке у нее была тяжелая изогнутая щетка.

И тут она узнала его. Она отступила назад, будто от удара. С ее мокрых волос на лицо стекала вода, на какой-то миг она стала похожа на утопающего. Но тут же взяла себя в руки.

— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он.

— Это исключено.

Кто-то постучал в дверь.

— Это журналисты, — объяснил он. — Это они меня ищут.

Она стала еще бледнее, чем была.

— Твой номер телефона, — умолял он. — Адрес?

— Все кончено. Ничего нельзя вернуть.

— Я стал новым человеком. Возродился. Все теперь иначе.

Она оскалилась. Словно животное. Он начинал терять контроль над собой.

— Я брошусь в объятия репортеров, — заявил он. — Я расскажу им все. О моей дикой тоске. О том, как я оказал сопротивление вооруженным охранникам. О собаках-ищейках. Электрических изгородях. И все это — чтобы передать тебе краткое, жизненно важное сообщение. Расскажу о том, как ты вышвырнула меня. Вызвала палачей. Наши фотографии поместят на первых страницах газет.

В ее взгляде появилось изумление.

— Ты способен на это, — заметила она. — Ты действительно способен на это.

— Полчаса. Всего полчаса.

В кармане комбинезона она нашла плотницкий карандаш. Он протянул ей лотерейный билет. Руки ее немного тряслись, когда она писала.

В дверь колотили. Она завернулась в полотенце, провела его вперед через душевую, открыла другую дверь, которую он прежде не увидел. Они вышли в узкий коридор, откуда еще одна дверь вела туда, где когда-то была улица Торденскьольгаде. Позади них в одной из дверей повернули ключ. Все это время она тщательно старалась случайно не коснуться его. Теперь она приложила кончик карандаша к его щеке, словно это был нож с выкидным лезвием.

— Полчаса, — прошептала она. — А потом — чтобы я никогда тебя больше не видела.

16

Существует опасная, черная и промозглая двухчасовая дыра между последним и первым утренним автобусами, которой ему удалось избежать, — он успел на последний ночной автобус. Сделав большой крюк вокруг промышленного района, он некоторое время постоял у забора. Все живое оставляет за собой эхо — он ничего не услышал. Оставалось два часа до того, как вступит в силу постановление о его депортации, ему надо было бы поесть и поспать, но он поступил иначе. Он нашел спортивный костюм и переоделся.

На манеже он включил Рихтера и нотную лампу над роялем.

Он начал с упражнений на баланс. Он делал их каждое утро в течение тридцати лет, не пропустив ни одного дня. Сначала жесткие, равномерные, вертикальные движения классического станка. Потом длинные, скользящие серии legato по кругу вдоль края манежа. А под конец он наденет свои концертные башмаки. Сшитые на заказ. Пятьдесят четвертого размера. Большие, но при этом не вызывающе огромные.