Тишина

Их ждала «скорая помощь», ему помогли забраться внутрь. Водительское сиденье скрывалось за матовой стеклянной перегородкой, одно из стекол было отодвинуто. И водитель, и сидящая рядом с ним женщина были в белых халатах.

Завыла сирена, «скорая помощь» пересекла полосу, отведенную для такси, стоянку и развернулась. Над высоким воротником водителя белыми языками пламени поднимались вверх шрамы — за рулем сидел Франц Фибер.

Полицейский автомобиль с мигалкой проехал мимо них в противоположном направлении. Женщины отодвинулись от Каспера, их заботливость куда-то исчезла. Этого следовало ожидать. Григорий Палама[62] когда-то заметил, что одной из причин, побудивших некоторых из отцов-пустынников принять обет безбрачия, стало осознание того факта, что стоит только женщинам получить желаемое, как их материнские чувства куда-то пропадают.

Они миновали район Эрестаден. Свернули направо, на дорогу, ведущую к Транспортному центру. Сирену выключили. Не снижая скорости, «скорая помощь» въехала на лужайку и остановилась позади закрытого гриль-бара, вплотную к большой «ауди». Женщины вынесли Каспера из «скорой» и положили на заднее сиденье стоящей машины. Франц Фибер по-обезьяньи, без помощи костылей, переместился с одного водительского сиденья на другое. Машина тронулась, набрала скорость и выехала на шоссе, сразу в левый ряд. Стрелка спидометра показывала 180, Каспер слышал сирены и впереди, и позади них. Откуда-то сверху появился вертолет.

— Они оцепляют весь Амагер, — сказал Фибер. — Что говорит твой тонкий слух?

— Давайте помолимся, — сказал Каспер. — О тумане. И о том, чтобы мост Шелландсбро был свободен.

Машина повернула. И оказалась в стене тумана. Проезжая часть исчезла. От встречных машин остались лишь желтые огни. Женщины уставились на него.

— Существует два возможных объяснения, — пояснил Каспер. — У меня есть прямая связь со Всевышней. Или же я услышал туман впереди. И то, что там нет ни одной машины с сиреной.

Он почувствовал, как тело его слабеет, и, опираясь на руку, опустился на сиденье. Он пытался удерживать себя в сознании, определяя маршрут по звукам. Особенный звук и ритм самолетов, приземляющихся на двенадцатую посадочную полосу — относительно короткую, используемую только при сильном северном или южном ветре. Крики чаек, когда «ауди» ехала по мосту. Социальный реализм предместья Вальбю. Периферия района Фредериксберг, неизменно звучащая почти как дом престарелых. Неповторимое сочетание звуков птичьего заповедника и транспортного ада в том месте, где автомагистраль в сторону Фарума пересекает болото Уттерслев.

Он потерял сознание и снова пришел в себя. Они съехали с шоссе, движение стало менее интенсивным, машина свернула на посыпанную гравием дорожку. Не снижая скорости, они проехали ворота, он узнал их — это была ограда Приюта Рабий. «Ауди» остановилась, окружающий мир стал звучать глуше, постепенно затихать — и вот он совсем исчез.

2

Мир снова возник перед его глазами. Каспера везли на каталке — по белым коридорам, мимо икон на стенах, потом в лифт. Африканка шла рядом с ним, в руке она держала пластиковые пакеты, из которых к его запястью тянулись трубки, — ему поставили капельницу. Он слышал, что женщина чего-то боится, но не мог понять, чего именно.

Дверь открылась, они поехали по следующим коридорам, потом наверх — на лифте, потом еще по одному коридору — и оказались в операционной. Теперь он услышал, чего именно она боится. Ей было страшно, что он умрет.

Его окружали шесть женщин. Мечта любого мужчины — но он более не чувствовал своего тела. На всех были зеленые операционные халаты, на всех, кроме африканки, были маски.

— Вам сделают обезболивание, — сказала она.

— Я цирковой артист, — возразил он. — Я должен чувствовать, как вибрируют нервы.

В голосе не было силы — никто его не услышал. Он увидел, как игла скользнула к запястью. Синяя Дама была в пределах слышимости. Теперь ему было видно ее.

— Я пришел получить то, что мне причитается, — сказал он.

В ответ не прозвучало ни звука, но она, очевидно, все равно его услышала. Она наклонилась к нему и улыбнулась.

— Это будет приятно, — пообещала она.

Его сознание вновь куда-то поплыло — неторопливо, словно молодая девушка вышла в город на прогулку.

Он вернулся. Но не в свое тело, а куда-то поблизости. Африканка что-то говорила, но обращалась она не к нему.

— Посмотрим, есть ли внутреннее кровотечение, — сказала она. — У него и пулевое ранение, и следы от удара.

Он открыл глаза и увидел, как она трудится над ним. Как бы ему хотелось утешить ее! Сказать, что не так уж важно, жив человек или мертв.

— Перкутирую живот и брюшную полость, — сообщила она. — Напряжения нет. Но есть боли. Давление и пульс низкие. Гематокрит на эритроциты. Гемоглобин 4–5. Делаем переливание.

Ему важно было донести до них одну мысль. «Даже и не думайте, — хотел он крикнуть. — Я согласен с Рудольфом Штайнером. Кровь это «eine sehr geistige Flussigkeit».[63]

Но ему ничего не удалось произнести. Они начали переливание, он услышал, как в его жилах забулькала чужая кровь.